Из истории еврейского движения

Допросы ДИНЫ БЕЙЛИНОЙ

Дина Бейлина

Дина Бейлина за годы отказа (с 1971 по 1978 гг.) была активным участником борьбы советских евреев за выезд из СССР. Репатриировалась в Израиль в 1978 году, проживает в Иерусалиме. В 1973 году Дина Бейлина проходила свидетелем по делу Гелиха, Мясоедовой и Гальпериной. Гелих, 73 лет, отсидевший до этого более 10 лет в лагерях, на основе открытых источников информации – газет, журналов, отраслевых изданий – составил обзор экономического положения в СССР, из которого вытекал неизбежный вывод об экономическом крахе и последующем развале СССР. Этот обзор был частично переправлен на Запад, и в участии в этой переправке подозревались Дина Бейлина, Тамара Гальперина и Алла Мясоедова. Следует отметить, что, судя по всему, КГБ пытался состряпать процесс против активистов алии под предлогом их участия в диссидентском движении. По-видимому, из этой затеи ничего не вышло, так как вызовы на допросы прекратились, и больше об этом деле власти не вспоминали.

Следователь — Галкин В. К.

Первый допрос 15 ноября 1973 года.

      Он: Фамилия, имя, отчество?
      Я: Бейлина Дина Кусиелевна.
      Он: Род занятий?
      Я: Домохозяйка.
      Он: Работает ли муж?
      Я: Работает ли муж — к делу не относится.
      Он: Будете ли отвечать по Есенину-Вольпину (это ваш знакомый по делам отъезда)?
      Я: Что это за Есенин-Вольпин?
      Он: Составил брошюру.
      Я: Это официальный документ? Покажите ее.
      Он: Нет, неофициальный.
      Я: Что за дело?
      Он: «Дело о факте изъятия злостных антисоветских материалов, изготовлении копий и распространении их».
      Я: Номер дела?
      Он: Это текущая информация. Номера меняются. Хочу вам сказать, чтобы вы видели, что мы знаем много и не хотим делать «дело». А уже можем. Люди пойманы на фактах, а мы их свидетелями держим. Хотим узнать, не ушло ли за границу. Если нет, то сажать их не будем. А если ушло, тогда берегитесь.
      Я: Знаю уже, насижусь в подвалах Лефортова.
      Он: Я так не говорил, это злое искажение. Я сказал, что все насидятся, причастные к делу.
      Я: Вы только что сказали, что все причастные к делу. А я при чем?
      Он: Вы не изготавливали материала и копий, но через ваши руки копии ушли за границу. Если это подтвердится, то вам будет плохо. Например, если будет опубликовано или заявлено за рубежом, что у них это имеется.
      Я: Я все поняла. Ближе к делу.
      Он: Владеете ли вы русским языком и понимаете ли вы точный смысл моих вопросов?
      Я: Достаточно, чтобы понять вас и отвечать.
      Он: Так и запишем. Знаете ли вы Мясоедову?
      Я: Да, знакома.
      Он: Были ли вы у Мясоедовой дома?
      Я: Нет.
      Он: Где вы с ней познакомились? У Гальпериных, дома? При каких обстоятельствах?
      Я: Я у нее находилась, и к ней пришла Мясоедова.
      Он: Зачем?
      Я: Спросите у них.
      Он: Где вы встречались с Мясоедовой?
      Я: У себя дома, на улице, у Гальпериных.
      Он: Знаете ли вы Гелиха?
      Я: Что вы подразумеваете под словом «знаете»?
      Он: Знакома ли? Какие отношения?
      Я: Не знакома. Никаких отношений. Видела один раз, в лицо не помню даже.
      Он: Где видела?
      Я: У Гальпериной.
      Он: Откуда вы знаете, что он Гелих?
      Я: Кто-то сказал, кто - не помню. Говорили о его отъезде и о каких-то трудностях.
      Он: Был ли он у вас дома?
      Я: Нет.
      Он: Никогда?
      Я: Никогда.
      Он: Где Гелих живет?
      Я: Не знаю.
      Он: Знаете ли вы об этом деле что-либо? Я думал, что вы умная и сами придете ко мне. Вы не видите, что мы не хотим дела. Но мы знаем, что вы втянули в это дело Мясоедову. Она - под вашим влиянием.
      Я: Кто мы?
      Он: Ясно кто.
      Я: Точнее.

Он молчит.

      Я: О деле ничего не знаю. Но сомневаюсь, что вы не хотите его раздуть.
      Он: Почему?
      Я: По своему опыту. Вы меня не видели, ничего не знаете, а навязываете всем определенную версию. Это явно предвзятое мнение.
      Он: Вы ошибаетесь. Я разбираюсь. Хочу вас предупредить, что сейчас разбираюсь не только я. Я как юрист могу знать только о политическом и социальном аспекте работы Гелиха. Но компетентные органы разбираются и в экономическом и техническом аспектах. Там много таблиц. Может быть, они секретные. Тогда это уже не 70 статья, а 64.
      Я: Я хочу заметить, что это уже не имеет отношения ко мне как к свидетелю.
      Он: Верно. Но мне сказали предварительно, что вы человек умный и очень контактный. Мне хочется с вами побеседовать. Я знаю, что Мясоедова находится под вашим влиянием.
      Я: Под влиянием «сионистов, от которых имеет мелкие подачки».
      Он: Я так не говорил.
      Я: Говорили.
      Он: Может быть, но она упирается и закатывает истерики по вашему совету. Передайте ей, что это ей повредит.
      Я: Что-то вы очень заботитесь о нас на словах, но не на деле.
      Он: Почему?
      Я: Вы ее довели до такого состояния, что она лежит у меня часами без сил, не ест и не пьет.
      Он: Мы и дальше будем ее допрашивать, и вас, и Гелиха, и Гальперину, и мать Мясоедовой. Пусть она знает.
      Я: Мы отвлеклись. У вас есть еще вопросы?
      Он: Нет, но сейчас здесь будет Гелих. Он говорит нечто иное. Мы уточним, и завтра снова к нам. Впрочем, еще вопрос. Когда вы в последний раз видели Мясоедову?
      Я: Вчера.
      Он: Где?
      Я: В метро.
      Он: Станция?
      Я: Лермонтовская.
      Он: А далее?
      Я: Я поехала по делам, а она меня проводила до метро Университет.
      Он: О чем вы говорили?
      Я: О чем говорят женщины?
      Он: Ясно. Подумайте о себе. У вас семья.
      Я: Вы о нас уже заботитесь. Зачем мне думать? Вы уже придумали все за меня.
      Он: Вы считаете, что мы себя плохо ведем по отношению к вам?
      Я: Время покажет. Если вы действительно разбираетесь в деле, то ничего плохого вы мне сделать не сможете. Если это инсценировка, и вам велено меня посадить, то - посадите. Но не убедите, что я что-то делала незаконное.
      Он: Сейчас не то время. Вы же знаете, что в последнее время никого зря не сажают. Мало того, отпускали тех, кому надо сидеть.
      Я: Я не в курсе того, кого сажали и выпускали, но по своему опыту вижу, что меня пугают причастностью к делу, о котором я понятия не имею. Я уже к этому готова со дня подачи документов на выезд.
      Он: Вы хотите сказать, что это дело связано с желанием уехать? Это неверно. Вы - секретоноситель, как я узнал, и вас не выпускают только из-за этого.
      Я: Это тоже неправда, как и все остальное, но это к делу не относится.
      Он: Не думайте, что это из-за того, что вы уезжаете.
      Я: Я так думаю, и думаю, что если не это, так что-нибудь другое придумаете.
      Он: Нет, ни в коем случае.

Второй допрос. 16 ноября. 14.30 — 16.30 часов

Препирательства по поводу постановления о начале дела (показал «из любезности», - когда я отказалась участвовать в допросе) - «Постановление о начале предварительного следствия по делу 396 «О факте изъятия антисоветских материалов и изготовлении копий и распространении их» (число и еще что-то закрыл бумагой). Постановление Галкина, принял к исполнению - Галкин.

      Он: Почему добиваюсь постановления?
      Я: Потому что приход к вам не подарок, это очень неприятное дело. А может быть, дела нет и вы меня просто так вызываете? Я хочу знать.
      Он: Появились советчики?
      Я: Простая логика - вот мой советчик.

Препирательства по протоколу - почему нет названия дела в нем.

      Он: Не обязано быть название, это не соответствует УПК.
      Я: Покажите.
      Он: Не обязан.
      Я: Отказываюсь от дачи показаний.
      Он: Покажу из любезности.

(30 минут изучаем УПК и комментарии к нему, не находим ничего).

      Я: Хорошо, вы не возражаете, если я дополню протокол названием?
      Он: Не разрешаю. Что вы так агрессивны? И нервозны?
      Я: Вам показалось. Я просто проанализировала вчерашний допрос и поняла, что это серьезное дело, оно очень неприятное. И я хочу в нем разобраться.
      Он: Ясно. Вернемся к протоколу?
      Я: Хорошо.
      Он: Вы мне вчера показались очень умной и коммуникабельной. А сегодня - расстроили.

Я молчу.

      Он (первый вопрос из протокола): Знали ли вы о том, что на квартире Гелиха в Москве хранятся и изготавливаются антисоветские материалы?
      Я: Не знала.
      Он: Учтите, что это все потом будет доказываться и опровергаться нашими данными и показаниями вашего знакомого Гелиха.
      Я: Он мне не знакомый.
      Он: Вы следите за каждым моим словом, так нельзя.

Я смотрю на часы.

      Он: Ах, вы спешите?
      Я: Это неважно.
      Он: Как мама, не испугалась?
      Я: Какое это имеет значение?
      Он: Много вчера народу было? Чувствую, держали совет.
      Я: Вы это лучше знаете, сколько было.
      Он: Почему?
      Я: Там ваши люди стоят.
      Он: Не может быть.
      Я: Это тоже неважно, к протоколу.
      Он (вопрос из протокола): Знали ли вы, что на квартире Мясоедова-отца, где проживает Мясоедова Алла Александровна, хранятся пленки?
      Я: Нет.
      Он: Так, уперлись.
      Я: Это правда, и я это буду говорить всегда.
      Он: Вот и все вопросы из протокола. Теперь запишите свое особое дополнение.
      Я: Пишу. Заглавие.
      Он: Хочу с вами беседовать без протокола. Поговорю минут 10, разрешите? Я хочу уточнить вам дело, так как вы заблуждаетесь.

Монолог

      1. Мы не хотим процесса, так как советскому государству и КГБ нет счастья посадить старика и женщину - Мясоедову. Мы и сейчас это можем сделать. Но не делаем. Мы - гуманная страна.
      2. Наша цель - пресечь распространение за границей этих материалов. Пусть старик пишет что хочет, он антисоветчик и этого не скрывает. И пусть, мы уверены, что вы хорошо знаете, где пленки. Мы не успели перехватить у Мясоедовой все: две трети ушло от нее через вас (это без протокола, так что не протестуйте). Я просто говорю, что мы все знаем.
      3. Как только мы получим остальное, я как следователь обещаю, что закрою дело. Честное слово. Или может пленки не существуют? Это тоже хорошо. Вы их уничтожили - прекрасно. Скажите.
      4. Иначе: если мы их найдем здесь или за границей - плохо. Если мы докажем их существование - плохо. А у нас есть для этого все. Тогда - я вас не пугаю - будет плохо.
      5. Если сознаетесь - уедете, а Мясоедову отпущу на все четыре стороны.
      6. Придете в понедельник. Я думаю, что вы там самая умная и окажете на них влияние. Если нет - придется их снова мучить.

      Я: Мучить?
      Он: Нет, я оговорился. Кроме того, мы можем сделать еще такую штуку: Гелих обратился в газеты, чтобы прекратили это дело. Мы опубликуем куски из его трудов, и весь мир узнает, что мы правы. Кроме того, эксперты выясняют дело о секретности материалов, так что пресеките, пока можно.

Третий допрос,19 ноября, понедельник

      Он: Как отдохнули? Как настроение?
      Я: Хорошо.
      Он: Мы спешим, и у нас всего два вопроса к вам. Вы принесли УПК? Изучаете? Правильно. Вопрос один из протокола: Когда, где познакомились с Гальпериной Т. Г. и в каких с ней отношениях?
      Я: Хотела бы у вас спросить, какое отношение этот вопрос имеет к делу «О факте изъятия...»?
      Он: Видите ли, Гальперина имеет отношение к делу хотя бы потому, что в четверг с ней произошел печальный случай. Вы это знаете?
      Я: В общих чертах.
      Он: У нее сотрудники милиции отобрали некий материал.
      Я: И приобщили к делу?
      Он: Мы выясняем, что это за материал. Не дай бог, секретный.
      Я: А вы запросто можете его таким сделать, ведь не описано, что это за материал?
      Он: Почему же. Сколько страниц и название.
      Я: А внутрь засунете бумаги Гелиха?
      Он: Что вы, вот все выяснится, и вы увидите, что нам можно доверять.
      Я: Хотелось бы в этом убедиться, так как я пока в вашу беспристрастность не верю. На словах - одно, на деле - другое.
      Он: А почему вы так думаете?
      Я: Я поняла теперь, зачем за мной слежка. Завтра вы меня на улице схватите, отберете УПК и сунете пленку.
      Он: Ну, что вы, разве мы ей сунули? Она сама это несла.
      Я: Я не знаю, пока вы ей не вернули это, с извинениями, не верю.
      Он: Я не обязан вам говорить, какое отношение вопрос имеет к делу, я отвечаю за вопросы.
      Я: Мне кажется, что это странно, что я должна давать показания о свидетеле. Я в УПК этого не нашла.
      Он: Хотите спорить и тянуть время? Будете давать показания?
      Я: Буду. Ответ: «По моему мнению, вопросы о делах свидетелей по делу задаваться не должны. Считаю, что данный вопрос не имеет отношения к делу».
      Он: Хорошо. Следующий вопрос: В каких отношениях находятся между собой Гелих, Гальперина, Мясоедова?
      Я: Я могу ответить вам, в каких отношениях Гелих и Мясоедова находятся со мной, а с Гальпериной? К делу не относится, и я не знаю. И давать показания о свидетеле я не обязана.
      Он: Это не так, вы упираетесь. Но диктуйте мне ответ: Ответ: «По моему мнению, этот вопрос о личных делах свидетелей к делу не относится». Вы учтите, что по существу отказываетесь давать показания.
      Я: Я считаю, что, кроме того, что я сказала на предыдущих допросах, ничего нового сказать не могу.
      Он: Ах, так кое-что вы знаете по делу?
      Я: По делу ничего не знаю, а отвечала вам о свидетелях - Мясоедовой и Гелихе. Видимо, правильно, что не отвечаю о Гальпериной, так как вы скажете, что я знаю о деле еще что-то.
      Он: Хорошо. Подпишите протокол.
      Я: Я хочу дописать, почему даю такие ответы, а то вы можете привлечь меня за отказ от дачи показаний.
      Он: Пожалуйста, но сначала сообщите мне, что вы хотите дописать.
      Я: Я обязана сообщить?
      Он: Да, так как протокол - не место для писания чепухи и не относящихся к делу вещей.
      Я: Хорошо. Я хочу записать «По моему мнению, мне задаются вопросы о свидетелях, на которые я отвечать не обязана» - это я записала в протоколе.
      Он: Пишите.
      Я: Это еще не все.
      Он: Что еще?
      Я: «Следователь Галкин называет меня свидетелем, а уже на двух допросах говорит мне, что подозревает в совершении преступления - передаче за границу антисоветских материалов».
      Он: Это я писать вам не дам. Это не относится к делу.
      Я: А вы меня хотите привлечь за отказ от дачи показаний, я хочу объяснить, почему я не даю такие показания.
      Он: Вы просто хотите со мной поссориться. Я говорил это вам в частной беседе. А вы - писать. Ну и не подписывайте протокол. Знайте, что я буду еще много раз вызывать вас. И если докажу, что передавали, то будет очень хорошо. А не докажу - вам повезло. Но думаю, что докажу.
      Я: Ясно, до свидания.

(Написать о том, что меня подозревают, Галкин не дал, сказал, что могу писать жалобу прокурору).

Четвертый допрос 6 декабря. (Приезжали за мной 4 декабря, я была больна). 11 часов утра —16 час. вечера.

Пререкания по поводу того, должна ли я подписывать титульный лист протокола сразу или в конце.

      Я: Узнаю, что не должна, тогда не буду верить вам.
      Он: Да, я знаю, что у вас есть юристы. Я знаю все.
      Я: Так должна или нет?
      Он: Да, этот лист подписывается отдельно.
      Я: Если не так, в следующий раз не подпишу.

Пререкания по поводу слежки. Я заявила, что замечаю за собой слежку с 2-3 октября и считаю, что на меня оказывают давление. Кроме того, слежка может быть началом любой провокации. Предупредила, что буду жаловаться.

      Он: Вы ошибаетесь, за вами нет слежки, вы исправный свидетель, всегда являетесь.
      Я: Напишу жалобу, а там пусть разбираются. У меня есть свидетели.

Пререкания по поводу жалобы прокурору.

      Он: Несправедливая жалоба.
      Я: Буду обсуждать с прокурором.

Мое замечание: мне не нравится, что на допросах следователь читает длинные монологи и не дает мне прервать его в местах, где явная ложь или утверждения типа «как вам известно...»

      Он: Ну и что, это не идет в протокол.
      Я: А потом вы скажете, что я с вами согласилась во всем?
      Он: Этого же нигде нет, не записано.
      Я: А магнитофон?
      Он (смеется): А где магнитофон?
      Я: У вас.
      Он: Его здесь нет.

Пререкания по поводу того, что в комнате сидел какой-то парень в военной форме.

      Я: Не хочу давать показания в его присутствии.
      Он: Это его рабочее место.
      Я: Не знаю. А вдруг он потом будет свидетелем против меня? Внесите его имя в протокол.
      Он: Вы меня замучили своими придирками. Толя, уйди.

Показ материалов Гелиха. Куча общих тетрадей, желтых и старых.

      Он: Нашли у него только около 60. В них вопросы экономики, политики, развития народного хозяйства, социологии, философии.

Я засмеялась.

      Он: Что тут смешного?
      Я: Что за специальность у Гелиха?
      Он: Инженер-нефтехимик.
      Я: А пишет он по всем отраслям знаний? А по медицине не пишет?
      Он: Нет.
      Я: Слава богу, одной отраслью меньше. И вы серьезно думаете, что один узкий специалист-пенсионер 73 лет может понимать в такой обширной области?
      Он: Гелих утверждает, что его поймут только академики.
      Я: Вот-вот, вы сами смеетесь над ним. Вам просто выгодно делать из мухи слона.
      Он: Но это антисоветская макулатура.
      Я: В этом вы лучше разбираетесь.
      Он: Показать вам пленки?
      Я: Зачем?
      Он: Посмотрите, что за качество. Это то, что вы передали за границу.
      Я: Опять вы «передала»? Я еще раз вам заявляю, что ничего не передавала и ничего об этом деле не знаю.
      Он: Передавали, я думаю, тем иностранцам, которые падки на всякую антисоветчину. Может быть, не сами передали, а просили кого-то из своих.
      Я: Вы ничего не понимаете в том, как живут те, которые хотят уехать.
      Он: Я слышал уже от демократов, что сионисты антисоветчиной не занимаются. Они на вас в обиде.
      Я: Те, кто уезжает, у них своих дел по горло, мы тут у вас люди случайные.
      Он: Но, может быть, несознательно взялись помочь?
      Я: Опять вы за старое? Хватит. Доказывайте, но не утверждайте голословно.
      Он: Все в свое время. Но мы еще долго будем с вами иметь дело. И вы не уедете в Израиль.
      Я: Ваше дело.
      Он: Я за вами присылать не буду, вы мне будете звонить.
      Я: Включите телефон - буду.
      Он: Мы его не выключали.
      Я: А почему именно второго числа?

(2 октября 1973 года - день произведения обысков у А. И. Гелиха и А. А. Мясоедовой –Прим. ред.)

      Он: Совпадение. Машину не присылать?
      Я: Все равно.
      Он: Мама как?
      Я: Она уже притерпелась. Только пусть ваш сотрудник приезжает без пленок, а то мы за ним не следим. Сунет дочке в валенок.
      Он: За кого вы нас принимаете?
      Я: За тех, кем вы являетесь.
      Он: Какие у вас основания?
      Я: Хотя бы история со мной. Или случай в Киеве с Фельдманом (обсуждение).

(Александр Дмитриевич Фельдман 23 ноября 1973 года осужден на три с половиной года лагерей усиленного режима. Прим. ред.)

      Он: Не бойтесь, мы ведем честное расследование.
      Я: Мне бояться нечего. Это вы бойтесь.
      Он: А чего мне бояться?
      Я: Прославитесь на весь свет и укрепите мнение о своей организации. Воюете с маразматиком и выдаете его за шпиона.
      Он: Он не шпион. В начале я так думал, потому что там было много таблиц. Показать вам?
      Я: Не надо, я не разбираюсь в этом.
      Он: А вы не химик?
      Я: Нет, я математик-прикладник.
      Он: Вы нас ругаете, а Гелих сказал, что в 1937 году его бы сразу расстреляли.
      Я: Вы гордитесь тем, что не стреляете 74-летнего старика?
      Он: Вы меня не так поняли.
      Я: На одном из допросов вы сказали: «Если я докажу, что вы виноваты - будет хорошо. Не докажу - вам повезло». Это девиз вашего следствия. Вы радуетесь тому, что посадите кого-то.
      Он: Я так не говорил. Вы меня ловите на слове.
      Я: Прокрутите ваши пленки.
      Он: Тут я с вами совсем сбился с ног и нечаянно устроил вам очную ставку.
      Я: С кем?
      Он: С Гелихом.
      Я: Я здесь никого не видела.
      Он: Не здесь, а в приемной, когда вы там ждали.
      Я: Я там не ждала. И никого не видела.
      Он: Он сидел рядом с вами.
      Я: То вы мне не верите, что за мной слежка, и говорите, что эти люди мне мерещатся, то говорите, что со мной Гелих сидел. Я его не знаю. Может, вы и правы. Ну и что? Давайте к протоколу.

1-й вопрос из протокола:

      Он: Знаете ли вы родственников Гелиха?
      Я: Не знаю.

2-й вопрос из протокола:

      Он: Знаете ли вы племянника Гелиха - Нудельмана Владимира Сергеевича?
      Я: Не знаю.

3-й вопрос из протокола:

      Он: Не был ли племянник Нудельман у вас дома?
      Я: Нет.
      Он: Знаете ли вы сына Гелиха?
      Я: Нет.
      Он: А он сказал...

Я засмеялась.

      Он: Да, он в Израиле.

4-й вопрос из протокола:

      Он: Знаете ли вы, что 29 ноября при обыске на квартире Нудельмана в г. Свердловске были изъяты антисоветские материалы?
      Я: Не знаю.

* * *

      Дело наше закрылось так же странно, как и открылось. Нас перестали вызывать на допросы - и всё. Кто-то из иностранных друзей сказал, что вмешался сенатор Джавиц. Спасибо ему. Уже потом, через несколько лет, я поняла суть этого дела лучше, чем тогда, в 1973 году. Ибо в деле Гелиха, как тень, мелькал тот самый Саня Липавский, который почти на 5 лет позже сыграл зловещую роль в деле Щаранского.

      Видимо, КГБ готовило дело о передаче через отказников секретной информации за границу. Готовилось это дело под принятие поправки Джексона в конгрессе США. Но такое дело не делается много раз, и, видя, что поправка победно проходит, несмотря на все усилия советских дипломатов за рубежом и прочих методов воздействия на западное общественное мнение, "дело о шпионаже" отказников было решено приберечь (вместе с Липавским) до другого случая, каким и стало дело Щаранского.

      Гелих, дни и ночи напролет просиживая в Ленинской библиотеке, составил обзор положения СССР почти во всех областях экономики и доказал, пользуясь только "открытыми" источниками информации, неизбежность экономического краха и последующего развала СССР. Его сын Виктор решил эмигрировать в Израиль и сначала получил отказ в выездной визе. Он через общих знакомых, в том числе отказников, выяснял, как передать труд своего отца на Запад. Среди этих знакомых оказался и Саня Липавский, улыбчивый, аккуратно одетый, вежливый человек. Тот самый Саня, который станет главным свидетелем на суде против Щаранского. А тогда это был приятель Тамары Гальпериной, познакомившийся с ней, по его словам, чтобы получить информацию о возможности отъезда. В дальнейшем он говорил, что получил отказ, как и мы все. Он-то и фотографировал рукопись Гелиха. Сыну Гелиха Виктору к тому времени удалось уехать в Израиль, но его жена, Алла Мясоедова, вынуждена была остаться из-за своих стариков-родителей, и Липавский, познакомившись с ней через Тамару Гальперину, предложил ей свои услуги по фотографированию бумаг Гелиха.