В память о

Узник Сиона Мордехай Штейн

Хочу сделать небольшое, но необходимое вступление. За годы пребывания в Гулаге я встречался со многими узниками Сиона. С большинством из них я был хорошо знаком и проводил немало времени в беседах. Были и такие, кто оставил глубокий след в моей памяти, как, например, Шимон Вайс, Семен Подольский или Меир Каневский. Но были и такие, с которыми в силу различных обстоятельств я общался очень мало; некоторых я знал только по фамилии, а были и такие, кто остался в моей памяти безымянным. Но я считаю своим долгом сказать несколько слов и о них, чтобы память о них не канула в небытие.

      Было ему больше шестидесяти. По вечерам они на пару с товарищем – тоже старым сионистом - прогуливались по тополиной аллее и тихо беседовали между собой. Оба они жили в инвалидном бараке, и оба имели сходные характеры и были похожи друг на друга. К нам на «Паластинку» они заходили не часто, садились рядом с нами на скамейку и молчали, слушая наши разговоры. Фридман иногда высказывался коротко. Мне неизвестны ни их сионистская деятельность, ни их дальнейшая судьба, и все из-за того, что ни Фридман, ни его товарищ никогда не говорили об этом, не открывались.

      Но они бесспорно были преданы еврейскому делу, сочувственно реагировали на наши беседы, особенно переживали, когда мы тихо, напряженно пели. Озираясь, они медленно уходили.

      Надо же было советской власти засадить в тюрьму этих двух старых, малограмотных горемык-евреев. Лишить их свободы и старости за преданность идее. Даже всезнающий Каневский ничего не знал о них. Я допускаю, что их «сионистская деятельность» заключалась в организации маленьких «миньянчиков», собирания подписей для получения разрешения на проведение групповых молитв по субботам и праздникам, за организацию кашерного курорезания и за выпекание мацы на Песах.

      Пусть память о них будет благословенна!

Узник Сиона, врач на 10-м лагпункте в 1960–61 годах.

      Я не помню ни его имени, ни фамилии. Молодой, высокого роста, спортсмен, гонял мяч по воскресеньям на «футбольном поле» 10-й зоны – меж приемной и прачечной. Зэки кричали ему «лепила». Он не общался с сионистами нашей зоны и о нем мало что знали. Дружил он с диссидентами, и поэтому все его считали тоже таким.

      Зимой 60-го я заболел так, что решили меня отправить в больницу 3-й зоны, и он организовал мою отправку в больницу.

      Пока мы ждали конвоя, он признался мне, что сам он из Минска, и что осужден на два года за сионистскую деятельность, и тут же попросил меня никому об этом не рассказывать. Я обещал и попросил его рассказать подробности его дела, но пришли конвоиры и меня увезли.

      Вернувшись, я пытался поймать его как-то и поговорить, но он уклонялся от встречи со мной, к сожалению.

      Уже в Израиле я узнал, что он был осужден по делу Анатолия Рубина – честного и смелого сиониста, ведшего непримиримую борьбу с антисемитами и с лагерным начальством, и что врач получил «только 2 два года» из-за того, что «раскололся» на следствии и на суде.

Ришон-ле-Цион
Март 2005 г.