Из истории еврейского движения

      Михаил Бейзер родился 8 апреля 1950 года, в 1973 году окончил Ленинградский политехнический институт. В 1979 году подал заявление на выезд в Израиль и получил отказ. С этого момента включился в активную борьбу отказников за выезд, руководил домашним семинаром по еврейской истории и культуре (1982-1987), редактировал (с С.Фрумкиным, В.Бирканом и др.) самиздатовский «Ленинградский еврейский альманах» (1983-1987), водил самодеятельные экскурсии по еврейским историческим местам Ленинграда (с 1982). Получил разрешение в 1987 году и выехал в Израиль, где поступил в докторантуру в Еврейский университет в Иерусалиме. В 1996 г. получил степень доктора философии по истории за работу «Евреи Ленинграда в межвоенный период». В настоящее время преподает историю евреев России и СССР на Кафедре еврейской истории и при Центре Чейза по развитию иудаики на русском языке Еврейского университета в Иерусалиме, является зам. гл. редактора журнала «Вестник Еврейского университета», а также работает в русском отделении «Джойнта» (с 1997).

      На свете есть страна, где я не буду лишним.

       Там хлебом и водой меня не попрекнут.

       Там именем моим толпа не оскорбится,

       И лучший мой порыв не назовут чужим.

       [...]

       На свете есть страна, где мысль мою не свяжут,

       Где гордости моей ярмом не оскорбят.

       Она – не рай земной: но мне найдется пища.

       Она – не широка: но мне найдется кров.

       Она – моя страна, и в ней мое бессмертье…

       Это типичное стихотворение романтического сионизма, написано Юрием Колкером в Ленинграде в 1983 г. Оно чем-то напоминает стихотворение Ицхака Кацнельсона “Родина”:

       Положи ты руку на глаза мне.

       Семь раз быстро, быстро закружи.

      “Где теперь страна твоя?” скажи.

       И к Востоку протяну я руку...

       Я своей страны еще не видел...

      В этом стихотворении слышится и отрицание советского официоза (“Она не широка” о Стране Израиля – против “Широка страна моя родная” о СССР), и безусловная вера в лучшее будущее в Эрец Исраэль.

       Для оценки стихотворения не имеет, конечно, значения, что Колкер больше не живет в Израиле – ведь и автор «Хатиквы» Нафтали Инбер пробыл там недолго.

       С точки зрения заявленной темы существенно здесь то, что стихотворение Колкера, безусловно, указывает на существование литературного творчества сионистской направленности в Ленинграде в 1980-х годах. Кроме того, отметим, что эти стихи не писались “в ящик” стола на случай “перестройки”. Они распространялась через самиздатовский журнал “Ленинградский еврейский альманах”[2], а это уже свидетельствует о существовании в Ленинграде той поры развитого национального движения с сионистским уклоном.

       Выход этого первого самиздатовского журнала в Ленинграде в 1982 г. был связан с попыткой “отказников” получить официальное разрешение на основание Ленинградского общества по изучению еврейской культуры. Попытка эта была типичной в то время формой борьбы за выезд, никто из инициаторов и не думал, что разрешение действительно будет дано. Зато все материалы по основанию общества вошли в первый номер ЛЕА. Инициаторами ЛЕА, как и общества, были геофизик Эдуард Эрлих и школьный учитель математики Яков Городецкий. Идею ЛЕА поддержал и тогдашний лидер ленинградской неофициальной ортодоксии, бывший инженер-связист Григорий Вассерман. Поскольку никто из них не обладал профессиональными данными для этого дела, они пригласили поэта и математика Юрия Колкера, который, в сущности, и сделал весь первый номер. Он датирован сентябрем, но размножался и распространялся в основном в ноябре 1982 г.

       Считалось, что на первом номере все может и кончиться, и что за выпуск журнала практически гарантирована тюрьма (по статьям “об антисоветской пропаганде” или “за клевету на Советскую власть”, а также “за незаконную издательскую деятельность” – ведь всякий листок выпускался в СССР с разрешения цензуры). Еврейская самиздатовская периодическая печать к тому времени уже везде была подавлена. В Москве с 1982 по 1986 г., долгие пять лет, никаких самиздатовских журналов не выходило, если не считать одного года существования Дайджеста (ред. А. Разгон), который, в сущности, размножал переведенные с идиша материалы “Советиш Геймланд”. В Риге одной закладкой иногда выходил журнал “Хаим”, содержавший в основном перепечатки из произведений иностранных авторов. Его значение и влияние было соответственно незначительным.

       Обстоятельства вынуждали издавать ЛЕА в тайне, без указания имен и адресов редакторов на обложке, как этого требовала диссидентская традиция. Решено было также не раздражать власти чересчур и избегать публикации открыто антисоветских материалов, ограничившись культурной сферой. На практике это не всегда соблюдалось.

       Поскольку вначале хотели делать ежемесячный журнал, то редакцию решили сделать сменную, ведь никто в таком темпе работать не мог. Второй номер выпустили в кругу Вассермана, а третий номер – только к концу 1983 г., когда редакция уже состояла из Колкера, инженера-электронщика Семена Фрумкина и автора этой статьи. Эрлих, а вскоре и Колкер получили разрешение на выезд. Госбезопасность выпустила их, так как, видимо, считала, что без профессионального литератора (Колкера) и “мотора” (Эрлиха) ЛЕА умрет. Но этого не случилось. С четвертого номера редакция, в которую вошла поэтесса Римма Запесоцкая, стала постоянной. Далекая от еврейства Запесоцкая стала литературным редактором, еврейскую часть возглавил я, а “бесшумным мотором” редакции стал Фрумкин. Позднее, может быть, начиная с десятого номера, в редакцию пригласили Виктора Биркана, биолога по образованию, работавшего в типографии.

       Как уже было сказано выше, состав редакции журнала держался в полном секрете. Даже с близкими друзьями мы этого вопроса не обсуждали, а те не знали (или делали вид, что не знают), кто именно его редактировал. Редакцию оберегали и тем, что на нее не возлагались обязанности размножения и распространения журнала. Впоследствии этот принцип был частично нарушен, и Фрумкину приходилось иметь дело с машинистками, размножавшими журнал. Однако распространением мы все же не занимались. Нам хватало сбора и хранения редакционных материалов. Я, во всяком случае, не помню, чтобы распространил лично хоть один экземпляр. И действительно, эта мера предосторожности сработала. Так, когда я получал официальное предупреждение от КГБ за “националистическую деятельность”, сотрудник госбезопасности показывал мне номер ЛЕА безо всякой уверенности в том, что я имею отношение к его редактированию.

       Размножение и распространение организовывал сначала Городецкий, а потом, с 8-го номера, когда и он уехал в Израиль[3], Аба Таратута. Последним этим занимался Борис Кельман.

       Журнал обычно содержал 80–100 машинописных страниц и выходил довольно регулярно, три раза в год. Тираж был весьма значительным для самиздата: 50–70, иногда более 100 экземпляров. География распространения - очень широка: ЛЕА читали в Риге, Таллинне, Киеве, Кишиневе, Хмельницком, Тбилиси, Ереване, Днепропетровске, Одессе, Биробиджане и многих других местах.

       В Москве ЛЕА попадал, но читался мало. Журнал считался там чисто ленинградским делом. Редакция пару раз предлагала московским активистам организовать размножение или хотя бы распространение журнала в Москве, но сочувствия не встретила. Срабатывал москвоцентризм, не допускавший участия в каком-либо немосковском деле не на главных ролях. Правда, некоторые московские авторы у нас иногда печатались – ведь больше печататься им было негде.

       ЛЕА просуществовал до середины 1989 г., когда необходимость в самиздате отпала, а последний его редактор Фрумкин покинул страну, передав редакционный портфель в Ригу легальному “Вестнику еврейской культуры” (ВЕК). Почти весь третий номер ВЕКа состоит из этих материалов. Всего вышло 19 номеров журнала. Последние четыре номера готовились в Ленинграде, но размножались в Израиле и возвращались в СССР тиражом 500–1500 экземпляров. Я уехал в мае 1987 г, успев выпустить 12-й номер, в который поместил статью о своей поездке в Биробиджан, и принял участие в подготовке 13-го номера.

       После моего отъезда редакцию возглавил Фрумкин, который привлекал к редактированию эрудированного в еврейских вопросах ученого-химика Давида Иоффе, и вернувшегося из тюрьмы инженера-электрика и преподавателя иврита Роальда Зеличенка.

       В отличие от журнала “Евреи в СССР”, выходившего в Москве в 1972–1979 гг. и в какой-то мере “Тарбута” (1975–1979 гг., 13 номеров)[4], ЛЕА выпускался в основном непрофессиональными журналистами, историками или литераторами. Не было у редакторов ЛЕА и опыта выпуска периодического самиздата. Они также не занимали видного положения в советском обществе и не пользовались известностью в диссидентских кругах. Редакторы и авторы были в своем большинстве обычными инженерами, в лучшем случае - кандидатами технических или точных наук, если даже и имевшими гуманитарные наклонности, то все же дилетантами и автодидактами. В этом смысле это был далеко не элитарный журнал.

       Другой его особенностью был очень высокий процент оригинальных публикаций. Обычно в самиздатовской еврейской прессе преобладали перепечатки уже опубликованных где-либо материалов, а некоторые издания только из таких материалов и состояли. Причиной этого были нехватка оригинальных работ и нежелание потенциальных авторов “засвечиваться”. В ЛЕА эта проблема решалась таким образом: основным материалом для журнала служили лекции участников домашнего историко-культурного семинара, которым я руководил. Мы требовали от докладчиков переделывать свои лекции в форму статей и раздавать их остальным участникам семинара. Из этого резервуара выбирались лучшие тексты, авторам которых предлагалось передать их для публикации в ЛЕА. Если автор не соглашался, ему предлагалось публиковаться под псевдонимом. Так, под псевдонимами печатались Семен Фрумкин, Игорь Котлер, Даниил Романовский, Леонид Прайсман, Давид Иоффе и другие. Редакцию в первую очередь интересовал уровень статьи, а не имя, которым она подписывалась. Следует признать, что уровень публикаций был весьма высоким, учитывая тот факт, что дилетанты писали на темы из совершенно не развитой в стране области знаний. Многие из этих статей и по сей день не потеряли своего значения.

       Например, в ЛЕА была опубликована статья Давида Иоффе (псевдоним Алмойни) “Иосиф Амусин, человек и ученый”. Лучшего биографического очерка об этом выдающемся кумранисте мне не приходилось читать. ЛЕА первым опубликовал главы из книги москвича Семена Янтовского (псевдоним - Исраэль Таяр) “Синагога, разгромленная, но не покоренная”. Этот бесхитростный отчет о состоянии десятков советских провинциальных синагог, посещенных автором книги, является очень важным историческим свидетельством, которое не заменят даже отчеты КГБ, если их когда-нибудь рассекретят. Я напечатал в ЛЕА серию очерков-экскурсий по еврейскому Ленинграду, которые впоследствии стали книгой. На страницах ЛЕА были помещены собранный Ефимом Райзе неопубликованный еврейский фольклор, поэма Хаима Ленского “В снежный день”, переведенная с иврита Д. Иоффе – в то время, когда ни о Ленском, ни о его поэме никто и не слыхал. Марина Гольдина опубликовала в ЛЕА часть своей дипломной работы об Обществе еврейской народной музыки, которую она защитила в Ленинградской консерватории. В течение полувека до нее никто не исследовал этой темы. Даже в компиляционных работах, публиковавшихся в ЛЕА, освещались темы главного направления – библеистика, Холокост, история евреев России, антисемитизм и прочее.

       Как только из заключения вернулись наши узники Сиона Владимир Лифшиц и Роальд Зеличенок, их воспоминания о лагерной жизни немедленно попали в ЛЕА. Когда в сентябре 1987 г. ветеран войны Наум Немченко был убит в своей квартире накануне выезда в Москву для выступления на митинге против антисемитизма, в ЛЕА вышел некролог и биография убитого. Без этой публикации сегодня его биографию уже невозможно было бы восстановить.

       Разумеется, в ЛЕА публиковались и тексты литературного характера, стихи, критика и многое другое. Вот, например, содержание пятого номера ЛЕА (декабрь 1984 г.):

1. Л. Сегал (псевдоним Леонида Прайсмана). Погромы и еврейская самооборона. 2. Литературное наследие. Поэт Залман Шнеур. 3. А. Эйзери (псевдоним Т. Макушкиной). Еврейский свадебный обряд. 4. Ф. Нулин (псевдоним С. Фрумкина). Евреи – узники Шлиссельбурга. 5. О критическом отношении к историческим документам. Эта заметка была написана мною по материалам, предоставленным Д. Романовским. В ней цитировались заявления руководителей еврейской общины нацистской Германии о верности Рейху и их протест против пропаганды бойкота Германии, проводившейся тогда в США. Этот материал был слишком красноречивым на фоне заявления советского Антисионистского комитета, чтобы мы рискнули его тогда подписать. 6. Р. Зеличенок. Письмо Василию Белову. В письме Зеличенка, написанном за полгода до его ареста, содержались обвинения в антисемитизме популярного тогда, в том числе и среди евреев, писателя.

       Содержание седьмого номера ЛЕА (сентябрь 1985 г.):

1. М. Бейзер. Васильевский остров (окончание четвертой экскурсии). 2. А. Ступников. Стихи (еврейские стихи журналиста из Донецка. Впоследствии он стал корреспондентом НТВ в Израиле). 3. А. Ступников, И. Компанеец (редакционный псевдоним). Тому, на чьем месте мог быть я (о проведении Дня памяти Катастрофы в Ленинграде). 4. М. Гольдина. Об изучении еврейской музыки в России. 5. Ф. Нулин. К истории политического мезальянса. Зубатов – Вильбушевич. 6. Еврейский фольклор (составитель Е. Райзе). (Отрывки из неопубликованной коллекции, собранной Райзе в этнографической экспедиции.)

       У ЛЕА было и приложение. Мы решили собрать тексты пуримшпилей и выпустить их отдельными сборниками под названием “Современный еврейский фолклор. Приложение к ЛЕА”. В середине 1980-х годов в нашем самиздате вышло два таких сборника, которые подготовил Виктор Биркан с помощью Фрумкина и моей.

       Значение ЛЕА было гораздо большим, чем внимание, уделенное ему автором статьи “Самиздат” в Краткой еврейской энциклопедии[5]. В отличие от общественно-политического самиздата, ЛЕА работал на будущее, укрепляя национальное самосознание евреев. Он также стал трибуной для целой группы новых авторов, писателей, исследователей. Ретроспективно ЛЕА также является важным источником для изучения еврейской жизни в СССР той поры, в частности, сионистского движения.

       Перед исследователями истории ЛЕА встают различные вопросы, заслуживающие обсуждения, например: почему он так долго продержался в самый пик репрессий? Только ли потому, что придерживался умеренной линии? Потому ли редакторов журнала не арестовывали, что их имена держались в секрете, или, быть может, главной причиной было то, что ЛЕА не распространялся среди иностранных журналистов? Было ли действительно так уж опасно в тот период издавать еврейский журнал, или это мнение распространялось теми, кто не хотел, чтобы такие журналы выходили?

       В заключение хотелось бы отметить, что хотя уже делаются попытки серьезного изучения еврейского движения 80-х годов и даже есть публикации на эту тему[6], трудностей у таких исследователей очень много. В частности, их отметил на праздновании юбилея Института современного еврейства в Иерусалиме профессор древней истории, сказав: «По сравнению с вами, пишущими о недавнем прошлом, я нахожусь в более выгодном положении, поскольку я знаю, что после моего выступления никто в зале не встанет и не скажет: "Неправда, я помню, все было совсем не так!"»

       Действительно, участники описываемых событий еще не ушли со сцены – они действуют, влияют, помогают и мешают, кого-то возвеличивают, память о ком-то стирают. Они и сегодня эмоционально включены в ту борьбу. На освещение этой темы в публикующихся работах – от воспоминаний узников Сиона до энциклопедических статей – влияют личные пристрастия, групповые интересы, и то, что стало с участниками событий в последующий период.

       В этой связи основной проблемой этих исследований становится необъективность, а отсутствие доступа к личным делам "отказников" в КГБ – это уже второстепенная проблема. С другой стороны, подробности той борьбы стираются в памяти и утрачиваются, а потому публикации о еврейском движении в СССР, хотя бы в виде документов и мемуаров, представляются крайне желательными.

       Примечания:

       [1]. Статья опубликована в “Российский сионизм: история и культура.” Москва 2002. Стр. 292-299.

       [2]. См.: Ю. Колкер. Об истории создания ЛЕА // Ленинградский еврейский альманах. Серия: Еврейский самиздат. Еврейский университет в Иерусалиме, Центр по исследованию и документации восточноевропейского еврейства. Иерусалим. 1988. Т. 26. С. XIII–XVI; М. Бейзер. Предисловие // Ленинградский еврейский альманах. Серия: Еврейский самиздат / Еврейский университет в Иерусалиме, Центр по исследованию и документации восточноевропейского еврейства. Иерусалим. 1992. Т. 27. С. VIII–IX; А. Френкель. Ленинградский еврейский альманах. Антология еврейского самиздата // Народ мой. № 5 (13). 26. 03. 1991.

       [3]. Один тот факт, что КГБ выпустило за границу трех человек из круга ЛЕА в то время, когда выезда практически не было, указывает, пожалуй, на то, что журнал воспринимался властями очень серьезно.

       [4]. Остальной еврейский самиздат той эпохи не может сравниться с ЛЕА ни по уровню, ни по тиражам, ни по продолжительности существования.

       [5]. См.: Самиздат // Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим. 1996. Т. 7. ׁСтолб. 627-642.

       [6]. См., например: M.Beizer. Peilut tarbutit-yehudit be-leningrad // Yehudei berit hamoatsot, aliya u-maavak be-shmonim. Vol. 11. 1988. P. 132-138; B. Pinkus. Tekhiya u-tekuma leumit: Ha-tsionut ve-ha-tenua ha-tsionit be-verit – ha-moatsot. 1947-1987. Ben-Gurion University, 1993; M. Beizer. Russia // Encyclopedia Judaica Decennial Book. 1983-1992. Jerusalem, 1994. P. 328-339.