Воспоминания

Моим дорогим внукам

Давид Мондрус

Я, ваш дедушка, Давид Мондрус, родился в 1908 году. С 1908 по 1924гг. я прожил в украинском городе Конотопе Черниговской губернии. Город Конотоп находился в пределах "черты оседлости" (так назывались районы России, где до революции разрешалось жить евреям), и в нем проживало много евреев. В городе были 3 большие синагоги, вокруг которых группировались разные слои населения. При синагогах имелись "תלמוד תורה" (Талмуд Тора – начальная религиозная школа) и "ישיבה" (Ешива – средняя религиозная школа). Ученики этих религиозных школ целый день, с раннего утра до поздней ночи занимались изучением священных книг - "תנ"ך, גמרא, משנה, תלמוד" (Танах, Гемара, Мишна, Талмуд, и различных толкований и пояснений к ним). Почти все эти ученики находились на иждивении еврейской общины, и все они были распределены по разным еврейским семьям, куда они приходили для получения питания. В городе Конотопе, как и во всех городах “черты оседлости”, до революции существовали частные еврейские школы – “хедеры”, где учились почти все еврейские дети. Я начал посещать “хедер”, когда мне исполнилось 5 лет. В “хедере” мы учили язык иврит, "תנ"ך, תלמוד" , еврейскую историю и другие науки о еврейских обычаях и правил поведения. Я начал читать и писать на иврите на 2-3 года раньше, чем на русском языке. В городе до революции существовал также еврейский физкультурный клуб "מכבי" (Маккаби). При этом клубе, кроме юношеских групп, были организованы детские группы мальчиков и девочек по принципу скаутских организаций: boy scouts & girl scouts. Я в раннем детстве (с 7-ми или 8-ми лет) начал посещать клуб מכבי и принимал активное участие в мероприятиях клуба. Особенно мне запомнилось, как мы отмечали весенний праздник "לג בעומר" (Лаг ба-Омер). Выходили рано утром в лагерный лес, строились там по звеньям и отрядам, маршировали с бело-голубыми флажками в руках, играли в различные спортивные игры, у костра проводились беседы о выдающихся событиях еврейской истории. К вечеру, с пучками свежей зелени в руках, возвращались в город, по домам.

Во всех городах и местечках “черты оседлости”, главным образом, на Украине и в Белоруссии, среди еврейского населения очень широко были распространены сионистские настроения. Существовали различные сионистские партии и группы. Помню, что отец мой, ваш прадедушка, принадлежал к сионистской партии "פועלי ציון" (Поалей Цион), что у него часто собирались друзья и знакомые, которые горячо обсуждали различные проблемы сионистского движения. Я с интересом прислушивался к этим разговорам и спорам. Особенно активизировалась деятельность всех политических партий и, в том числе, сионистских партий, после Февральской революции 1917 года. Предвыборная кампания в Учредительное Собрание, которая проводилась летом 1917 года, до сих пор ещё жива среди моих детских впечатлений. Живо помню множество ярких разноцветных плакатов, которыми были обклеены все заборы и стены домов города. Эти плакаты призывали голосовать за кандидатов разных партий и политических группировок. Даже я, тогда в возрасте 9-ти лет, принимал участие в предвыборной кампании, раздавая и разбрасывая предвыборные листовки сионистской партии פועלי ציון. Только через много лет я осознал, что за всю многовековую историю России люди в ней пользовались настоящей свободой только несколько месяцев: с февраля 1917 года до конца этого же года, когда большевики разогнали Учредительное Собрание и запретили все политические партии.

В 1918 году еврейский физкультурный клуб מכבי был закрыт. Всех детей, участвовавших в работе клуба, и большое количество прочей детворы города, городские власти собрали в зале бывшей гимназии. Там долго объясняли детям, что скаутские организации – это буржуазные организации, служащие целям капитализма и империализма, и что им нет места в пролетарском государстве. Дальше было сообщено, что сейчас создается детская организация, служащая целям революции, которая называется “юные спартаковцы” (впоследствии название было заменено на “юные пионеры"), и было предложено всем детям записываться в новую организацию. Большинство детей, бывших ранее членами מכבי , в том числе и я, отказались записываться в новую организацию и покинули собрание.

В этом же году были запрещены все хедеры, существовавшие в городе. Несколько хедеров продолжали действовать в “подпольных” условиях. Собирались на квартире кого-либо из учеников хедера, туда же приходил “меламед” (учитель). Учитель всегда был очень озабочен, чтобы не узнали посторонние, что он обучает языку иврит и знанию Торы (за это подвергали строгим наказаниям). Между учителем и детьми было условлено, что в случае появления посторонних людей, дети будут вести себя так, как будто они просто пришли в гости к своему товарищу. Учитель же “зашел по делу к родителям и случайно оказался в этой комнате”. Я продолжал свою учебу в таком хедере до 1922 года, когда существование и этих хедеров прекратилось.

Первые годы после захвата власти большевиками, несмотря на запрет всех политических партий, сионистская общественность на Украине была очень активна. Группы молодежи регулярно собирались и активно обсуждали все волнующие их вопросы. Часть молодежи из популярной тогда сионистской организации "החלוץ" (а-Халуц – первопроходец) добивалась выделения им земельных участков в Крыму. Там они организовывали земледельческие коммуны (прообраз последующих киббуцев), чтобы приобрести опыт обработки земли и, в будущем, использовать этот опыт в "ארץ ישראל" (Эрец Исраэль – Земля Израиля). Многие из молодежи выезжали сразу в Палестину, чему в то время больших препятствий не ставилось.

В это время (в 1923 году) решил ехать в Палестину мой взрослый двоюродный брат (он был тогда в возрасте 25-30 лет). Тогда же и я, получив согласие двоюродного брата и одобрение моих родителей, решил ехать вместе с ним. Документы наши были быстро оформлены, мы получили на руки заграничные паспорта, где был указан маршрут нашего следования, и была намечена дата нашего выезда в Одессу, откуда готовился пароход в Палестину.

В это же время нам, группе подростков, активно участвовавших раньше в работе клуба"מכבי" , стало известно со слов одного юноши, приехавшего из города Киев, о существовании в России молодежной сионистской организации "השומר הצעיר" (а-Шомер а-Цаир – молодой страж). Поведанные нам сведения о задачах этой организации, ее структуре, уставе и характере деятельности произвели на нас большое впечатление, так как многое в облике членов организации השומר הצעיר напоминало нам скаутские нравы, которые были нам по душе. Мы решили тогда создать в Конотопе организацию השומר הצעיר, рассчитывая на обещанные нам руководство и помощь опытной Киевской организации.

В скором времени, в 1924 году, наша семья переехала на жительство в город Киев, куда отец был переведен на работу. В Киеве мне удалось довольно быстро разыскать знакомого мне по Конотопу парня из Киевской организации השומר הצעיר. Этот парень ввел меня в организацию, и я был включен в одну из “десяток” одного из отрядов шомеров (שומרים).

В то время в Киеве существовало много различных сионистских организаций и, в том числе, обширная, хорошо организованная и активно функционирующая молодежная организация השומר הצעיר. Эта организация была тогда очень распространена по разным городам и населенным пунктам Украины, Белоруссии и других районов Советского Союза. В каждом городе или населенном пункте организация управлялась своим местным штабом и делилась на две возрастные группы: дружину שומרים (юноши и девушки в возрасте 15-16 лет и старше) и дружину צופים (скауты, дети в возрасте 10-15 лет). Дружина שומרים и дружина צופים каждая разбивалась на отряды, а последние – на звенья, численностью, в среднем, по 10 человек в звене. “Десятки” שומרים были смешанные: юноши и девушки вместе, а звенья צופים были раздельные: звенья мальчиков и звенья девочек. Отряд צופים обычно состоял из 4-х звеньев: 2 звена мальчиков и 2 звена девочек. Каждое звено носило название какого-либо животного и имело свой флаг с изображением этого животного. “Десятки” שומרים и звенья צופים возглавлялись выбранными начальниками десяток и звеньевыми. Руководство же отрядом צופיםпоручалось кому либо из שומרים . Мне тоже, в скором времени, было поручено руководить одним из отрядов צופים.

Руководитель отряда צופים регулярно (не реже раза в неделю) собирал начальников звеньев, проводил с ними беседы и давал инструктивные указания для проведения ближайших звеньевых сборов; разучивали новые игры и спортивные упражнения; разучивали новые песни на иврите и на русском языке. Каждое звено имело свой дневник, куда начальник звена записывал все обстоятельства работы звена, а также характер, поведение и степень активности каждого צופה. Начальник отряда систематически просматривал звеньевые дневники и заносил свои замечания и указания. Довольно часто начальник отряда проводил общеотрядный сбор צופים.

Деятельность שומרים проводилась, большей частью, тоже путем сборов десяток и, значительно реже, когда позволяли обстоятельства, путем отрядных сборов. На сборах десяток читались доклады на темы истории еврейского народа, или о текущих событиях, связанных с сионистским движением, или о ближайших задачах сионистского движения и путях создания еврейского государства. Доклады, большей частью, заранее поручались кому либо из членов десятки для его подготовки и прочтения во время сбора; иногда доклады делались кем-либо из руководителей отряда. После докладов и их обсуждения, занимались спортивными или военизированными упражнениями, пели еврейские национальные песни, а иногда сочиняли музыкально-драматические представления и репетировали их для показа на общеотрядном сборе. Общеотрядные сборы, как правило, заканчивались пением гимна התקוה (а-Тиква – сейчас гимн Израиля). После окончания сбора обычно танцевали “хору” до полного изнеможения.

В летнее время года, для проведения сборов, организацией была облюбована территория крутых горных отрогов вдоль правого берега Днепра в районе города Киева. Эта территория, среди членов организации известная под именем “Трумпельдоровка” (названная так в честь известного сионистского деятеля и героя борьбы за создание еврейского государства – Трумпельдора), представляла собой группу обрывистых холмов, разделенных долинами, ущельями и площадками, поросшими рощицами, кустами и густой травой. Все холмы этой территории, называвшиеся нами “горками”, были нами пронумерованы, и когда назначался очередной сбор “десятки“, о времени и месте сбора сообщалось примерно так: “Трумпельдоровка, горка №5, правая нижняя площадка, ближайший четверг, в 9:30 вечера”. Сборы десяток שומרים обычно проводились поздно вечером. Во время проведения сбора, вокруг места его проведения, на расстоянии за пределами видимости и слышимости, выставлялись дежурные, которые должны были подать сигнал в случае появления поблизости посторонних подозрительных лиц. В течение прохождения сбора, дежурные периодически сменялись, согласно установленному графику.

В течение лета, отдельные отряды выходили в дальние походы в леса, находящиеся в отдаленных окрестностях Киева, где располагались лагерем на сутки или несколько суток. Там производилась планировка лагеря, разбивались палатки, поднимался флаг отряда, распределялись обязанности, сообщался график ночных дежурств, и каждый день проводился по заранее расписанному плану мероприятий. Большое внимание уделялось спортивным и военизированным играм и вечерним беседам у костра.

В зимнее время года собираться приходилось, за редкими исключениями, только малыми группами (десятками или звеньями). Эти сборы проводились на квартирах кого-либо из שומרים или צופים, там, где родители сочувственно относились к этого рода деятельности их детей

В организации השומר הצעיר строго действовал кодекс обычаев и правил поведения, в большей мере заимствованный у скаутских организаций. Между всеми членами организации и, в частности, между девушками и юношами существовали чистые товарищеские отношения, отношения взаимопомощи и взаимоуважения. Питье спиртных напитков, курение, применение в разговоре бранных слов и т.п. считалось несовместимым со званием члена השומר הצעיר. Все эти правила и обычаи нами строго выполнялись и они, в какой-то мере, формировали наш характер.

Особенно я был дружен с членами десятки שומרים, в которую я был включен и которую я в последующее время возглавлял до отъезда из Киева. Ближайшим моим другом был Моисей (Миша) Гушанский, который впоследствии, в первые месяцы войны с Германией (на войну он пошел добровольцем) погиб в сражении с немецко-фашистскими войсками. Младшая сестра Миши Гушанского, Рахиль Гушанская, которая теперь ваша бабушка, тогда была двенадцатилетней девочкой и принимала активное участие в деятельности Киевской дружины צופים, состоя в звене “чайка” (на иврите – חשף).

Все организации השומר הצעיר в пределах Советского Союза, особенно распространенные на Украине и в Белоруссии, возглавлялись Главным штабом организации. Местонахождение Главного штаба никому, за исключением нескольких лиц, не было известно. Знали мы только, что большую часть времени Главный штаб находился в Москве, где члены Главного штаба часто проживали на нелегальном положении. Начальником Главного штаба в это время был Эля (אליהו - Элиягу) Гушанский, старший брат моего друга Миши Гушанского и вашей бабушки Рахили Гушанской. Вся их многочисленная семья проживала в Киеве, сам Эля появлялся в Киеве редко, на короткое время и всегда неожиданно и внезапно для своей семьи. О его пребывании в Киеве обычно знали, кроме членов его семьи (никому об этом не говорившие), только 2-3 человека из штаба Киевской Дружины, с которыми он тайно встречался.

Хотя я часто бывал у Гушанских в квартире своего друга Миши, и мы довольно часто устраивали там сборы нашей десятки, мне ни разу не удалось встретить там Элю. Видел я Элю только один раз в жизни при следующих обстоятельствах. В один из дней конца лета 1924 года наш отряд, вместе с другими отрядами שומרים, располагались лагерями в одном из отдаленных от Киева лесов. Среди дня мы неожиданно были оторваны от своих занятий по установленному графику, собраны со всеми отрядами вместе, на полянке среди густых зарослей леса, и построены там строем “карэ”. Затем из чащи леса, в сопровождении двух руководителей Киевской организации неожиданно появился Эля Гушанский, который обратился к нам с горячим приветствием от имени Главного штаба. Затем все сели в плотный круг с Элей в центре круга и он нам рассказал о положении организации и о ближайших её задачах и ответил на наши многочисленные вопросы. После этого Эля попрощался со всеми нами, поднялся и, в сопровождении двух провожатых, скрылся в чаще леса. Я думаю, что они направились прямо к ближайшей железнодорожной станции, откуда Эля уехал, не заезжая в Киев, так как о его пребывании в Киеве могло уже стать известно разыскивающим его агентам ГПУ (так называлась тогда организация, которая сейчас называется КГБ). Однако, несмотря на все предосторожности, Эля Гушанский был в скором времени арестован. В 1925 году, в один из его кратковременных приездов в Киев, он был выслежен агентами ГПУ. Во время нахождения Эли дома, на квартиру Гушанских явились несколько вооруженных лиц с ордером на арест Эли. Эля, услышав стук в дверь и заметив входящих вооруженных лиц, бросился к другому выходу (квартира имела 2 выхода), пытаясь скрыться. Однако, у другого выхода находилась уже другая группа вооруженных лиц, которая его и схватила. После нескольких месяцев нахождения в Киевской тюрьме, Эли был приговорен к ссылке в отдаленный район КОМИ АССР, находящийся за полярным кругом. Эли был увезен туда поездом, и последнюю часть пути, от конечной железнодорожной станции до места ссылки, его везли на санях, при сильном морозе, связанным по рукам и ногам. Спустя более 2-х лет нахождения в ссылке, Эля, при содействии международного “Красного креста”, получил разрешение выехать в Палестину. К этому времени уже выехали многие участники организации השומר הצעיר, спасаясь от арестов и преследований, резко усилившихся с 1925 года, или получивших разрешение на освобождение из ссылки для выезда в Палестину. Все эти люди активно занялись созданием киббуца на ранее пустынном месте в Верхней Галилее, недалеко от северного берега озера Кинерет и от верховьев Иордана. Киббуц был назван вначале а-Шомер а-Цаир по имени родной организации.

Эля, который был одним из руководящих активнейших работников киббуца, руководил работами по строительству плотины и гидроэлектростанции на реке Иордан, откуда весь район должен был получить электроэнергию. В начале 1929 года Эля безвременно погиб при несчастном случае на работе. Это был страшный удар для всех членов киббуца, трагически переживавшийся всеми киббуцниками. Эля был похоронен возле места работ в селении Нагараим (נהריים), и над его могилой был сооружен надгробный монумент, на котором высечена надпись на иврите. В приблизительном переводе с иврита эта надпись звучит так: “При работе во имя света и энергии свет нашей жизни померк. Каждый скорбит на своем посту. Иордан засветится осиротелый”.

При создании государства Израиль в 1948 году, могила Эли оказалась за пределами границы государства, на территории Иордании. Киббуц с тех пор сильно расширился, название его изменилось. Сейчас он называется Афиким (אפיקים ). Память об Эле Гушанском высоко чтится в киббуце до настоящего времени. О современном кибуце Афиким еще немного будет сказано дальше, в конце этой записки.

Как выше уже было отмечено, в 1925 году преследования сионистских организаций резко усилились. Начались повальные аресты среди членов организации. В одну из ночей первых месяцев 1925 года к нам в квартиру громко постучали, а затем вошли несколько вооруженных агентов ГПУ и предъявили ордер на обыск и на арест моего старшего брата Льва. Хотя мой брат был членом другой сионистской организации, а не той, членом которой был я, меня тоже арестовали, так как при обыске был обнаружен сионистский материал, принадлежавший мне. Нас с братом привезли во внутреннюю тюрьму ГПУ, где мы встретились с большой группой молодежи из числа актива той организации, к которой принадлежал мой брат. Как видно, на эту ночь была намечена операция по разгрому этой сионистской организации. Та же участь скоро постигла и השומר הצעיר. В одну из ночей, через пару недель после моего ареста, в тюрьму ГПУ была привезена группа активных деятелей השומר הצעיר, среди которых находился и Миша Гушанский. Миша мне рассказал, что в предыдущую ночь он, в составе группы שומרים разбросали сионистские прокламации в еврейском драматическом театре во время спектакля.

После 2-х месяцев пребывания в тюрьме, в начале во внутренней тюрьме ГПУ, затем а Киевской городской тюрьме на Лукьяновке, часть арестованных, не достигших еще совершеннолетия (младше 18 лет), были освобождены. В эту группу попал и я. После моего выхода из тюрьмы, родители мои стали думать и гадать, как бы оторвать меня от Киевской организации. Очень скоро меня устроили рабочим на один из небольших заводиков в городе Конотопе. Заводик этот возглавлял мой двоюродный брат, тот самый, потерявший правую ногу, о котором я упоминал раньше.

Живя в городе Конотопе и работая на заводе, я постепенно выяснил, что в Конотопе никакой сионистской организации не существует, а все мои прежние знакомые и приятели ссылались на опасность такого рода деятельности. Я задался целью организовать в Конотопе группу השומר הצעיר, затем связать её с Киевскими товарищами, с кем я активно переписывался. В одну из летних ночей 1926 года мне удалось договориться с группой ребят, моих близких приятелей с детства, собраться в саду одного из ребят. Там они все внимательно меня слушали, пока я излагал им свою точку зрения на задачи, стоящие перед еврейской молодежью. По окончании беседы ребята заявили мне, что они должны обдумать мои слова перед принятием окончательного решения. Мы договорились встретиться через несколько дней на этом же месте в это же время. На этой второй встрече ребята мне заявили, что создавать какую либо организацию они не хотят, так как это сейчас опасно, но они согласны свое сочувствие сионистскому движению выразить в виде платы регулярных взносов для финансовой помощи движению. Я им ответил, что не имею полномочий для сбора денежных средств, но их предложение буду иметь в виду и вернусь к нему в случае необходимости.

В последующем, я никакой организованной сионистской деятельности в Конотопе не проводил, ограничиваясь только изредка высказыванием своих политических взглядов в кругу приятелей-евреев. Тем не менее, в начале лета 1927 года я был арестован Конотопским ГПУ, и мне опять предъявили обвинение в сионистской деятельности. По ходу следствия я понял, что основным материалом явилась моя переписка с Киевскими друзьями, где я допускал довольно острые выражения по адресу советской действительности, а также мои попытки создания организации в городе Конотопе. Как видно, кто-то из ребят, участвовавших в моей беседе с ними, оказался, мягко выражаясь, недостаточно сдержанным.

Просидел я в Конотопской тюрьме около 4-х месяцев, и за несколько дней перед празднованием десятой годовщины Октябрьской революции меня освободили под подписку о невыезде из города Конотопа. Выйдя из тюрьмы, я решил пренебречь подпиской и поехать на несколько дней в Киев, куда было несколько часов езды, чтобы погостить у родителей и посмотреть, как обстоят дела у соратников по организации.

В Киеве я обнаружил очень грустную картину. Организация השומר הצעיר была полностью разгромлена. Часть друзей была арестована и находилась в тюрьме или в ссылке, некоторые уехали в Палестину, а некоторые выехали в другие места Советского Союза. Семья Миши Гушанского была среди уехавших из Киева; они жили теперь в Москве. Из членов השומר הצעיר мне удалось встретить только одну девушку, которую звали Рая и которая завершала оформление своих документов для выезда в Палестину. От нее я узнал о судьбе многих моих друзей по сионистской деятельности.

На этом моё участие в организованном сионистском движении в России закончилось. Вернувшись в Конотоп, я продолжал работать на заводе: до конца 1928 года сначала в Конотопе, а потом в Киеве. Одновременно я упорно готовился к поступлению в институт.

Осенью 1929 года я сдал экзамены и был принят в Ленинградский Политехнический Институт, после окончания которого остался работать в Ленинграде. В студенческие годы и в первые годы после окончания института, я почти ежегодно – на каникулы или в отпуск – приезжал в Киев, где жили мои родители, брат и сестры. В один из своих приездов в Киев я снова встретился с Рахиль Гушанской, вашей будущей бабушкой, которая приехала из Москвы, где она жила. На сей раз эта встреча для нас даром не прошла. Через короткое время ваша бабушка приехала в Ленинград, где мы поженились и стали с тех пор жить вместе. В 1937 году у нас родилась старшая дочь – Ирина, а в 1938 году – вторая дочь – Эсфирь (Эстер).

В тридцатые годы политические репрессии в Советском Союзе достигли крайней степени. О наличии каких-либо политических организаций, кроме правящей коммунистической партии, не могло быть и речи. Любое высказанное слово, которое могло быть истолковано как неодобрение политики коммунистической партии, будучи услышано или подслушано, или просто придумано как исходившее из твоих уст кем-либо из явных или тайных сотрудников КГБ, влекло за собой арест и длительное заключение, а иногда даже расстрел. Ежедневно и, преимущественно, еженощно, арестовывались тысячи людей, многие из которых исчезали, и никаких сведений о них нельзя было получить до смерти главного тирана и главного палача – Сталина.

Естественно, в этих условиях я никакой политической деятельностью не занимался и посвящал себя, кроме семьи, только работе, которой я отдавал много сил и времени. После нападения гитлеровских войск на Советский Союз и их приближения к Ленинграду, предприятие, где я работал в августе 1941 года, было эвакуировано на Урал, куда выехала и наша семья. После освобождения Ленинграда из блокады в 1944 году мы все, вместе с предприятием, вернулись в Ленинград.

На работе я все время повышался в должности, отмечался различными наградами и грамотами. Несмотря на всё это, в феврале 1951 года ко мне на работу явились и вошли в мой рабочий кабинет два сотрудника КГБ и предъявили мне ордер на мой арест и обыск. Обыскав мой кабинет, они отвезли меня в КГБ (так называемый Большой Дом) и сдали во внутреннюю тюрьму КГБ. После этого они поехали на квартиру, где жила наша семья, чтобы сделать обыск там. Дома они застали вашу бабушку и ваших будущих мам, тогда девочек-школьниц. Проведя тщательный обыск в 2-х комнатах, которые мы занимали в большой коммунальной квартире, сотрудники КГБ одну комнату, которая служила мне кабинетом, отобрали у нашей семьи и опечатали. Ваша бабушка осталась в одной комнате, одна с 2-мя детьми, без всяких средств к существованию.

Бабушка ваша вынуждена была искать себе любую работу, и устроилась на завод станочницей, где работала на тяжелой работе в дневные, вечерние и ночные смены; а мамы ваши учились в школе.

Я просидел в Ленинградской тюрьме около полугода: вначале – во внутренней тюрьме “Большого Дома”, а затем – в городской тюрьме, которая называется “Кресты”. Мне сообщили, что я признан “социально-опасным элементом” за свое участие в юности (четверть века тому назад) в “контрреволюционной сионистской организации”, и что я подлежу ссылке в Карагандинскую область сроком на 5 лет. Затем меня с другими арестованными везли в арестантских вагонах по этапу, с коротким пребыванием в ряде этапных тюрем. Просидел я понемногу в тюрьмах Вологды, Перми, Свердловска, Петропавловска и Караганды. В каждой тюрьме производились операции “приемки” и “сдачи” заключенных (“зэков” – на тюремном жаргоне) со всеми сопутствующими процедурами: перекличка, баня, прожарка одежды, “шмон”, “собачник”. Арестантские вагоны (их до сих пор “зэки” называют “столыпинскими”) и все процедуры передвижения по этапу хорошо и правдиво описаны Солженицыным.

Из Караганды я был отконвоирован на место своего поселения в поселок Акчатау, где находились шахты и обогатительная фабрика по добыче вольфрама. В этом поселке, а затем в находящемся вблизи городе Балхаш, я жил и работал, находясь под гласным надзором КГБ, без права выезда с места жительства и с обязательством явки для отметки в комендатуру КГБ не реже 2-х раз в месяц. Часть заработанных мною денег я отправлял в Ленинград для посильного облегчения жизни вашей бабушки и детей (ваших будущих мам).

В 1953 году, после смерти Сталина и последовавшего за этим Указа об амнистии, я был освобожден и вернулся к семье в город Ленинград. Вскоре после этого я обратился в прокуратуру с заявлением о пересмотре моего дела, и через некоторое время получил удостоверение о реабилитации, т.е., что никаких преступных действий я не совершал и никаких оснований для моего ареста не было.

Я был принят на работу на то предприятие, где я работал до ареста, и проработал там ещё 20 лет. Наши дочери закончили среднюю школу (в 1954 году и в 1955 году) и в течение следующих нескольких лет поступили в высшие учебные заведения, закончили их и получили дипломы инженеров.

Старшая наша дочь Ирина вышла замуж в 1956 году, а младшая Эсфирь (сокращено – Ася) – в 1963 году. Таким образом, наша с бабушкой семья разделилась на 3 отдельных семьи: 1) я и бабушка, 2) семья Лотвиных и 3) семья Фаенсонов. В 1957 году у Лотвиных родился наш старший внучек – Мишенька, а в 1964 и 1967 годах у Фаенсонов родились наши милые внученьки – Инночка и Аллочка.

С 1969-1970 годов советские власти начали принимать заявления о желании выехать в Израиль от советских евреев, получивших вызовы от своих родных из Израиля. Многие из подавших заявления получали разрешения на выезд и уезжали. С каждым годом количество заявлений от евреев, желающих уехать, становилось все больше. Наши семьи также стали серьезно задумываться о выезде из Советского Союза, так как антисемитизм и дискриминация евреев в СССР во всех областях жизни (поступление в высшие учебные заведения, получение хорошей работы, продвижение по работе и т.п.) все время усиливались. Интересы наших детей и, в особенности, наших внуков настоятельно требовали покинуть пределы Советского Союза.

Мы с бабушкой решили сделать попытку установить связь с кем-нибудь из друзей нашей юности, проживающих в Израиле. В это послесталинское время террор несколько ослаб и переписка с живущими за границей не влекла за собой репрессий, если письма не содержали каких либо секретных сведений. Бабушка изредка переписывалась со своей подругой детства Эстер, с которой они вместе были в отряде צופים, членами звена “Чайка”, и которая в это время проживала в Риге. Эстер, с некоторого времени, регулярно переписывалась с проживающей в Израиле с 1927 года своей старшей сестрой Раей, о которой я упомянул выше, как последней из שומרים , с кем я встретился в Киеве. Узнав адрес Раи, мы написали ей письмо с целью завязать почтовую связь, получать сведения о жизни в Израиле и о судьбе наших друзей, проживающих в Израиле. К сожалению, это письмо не дошло до адресата.

В 1973 году семья Лотвиных подала свои документы с просьбой разрешить им выезд в Израиль. За несколько месяцев Ирина уволилась со своей работы, так как она работала на предприятии, выполняющем военные заказы, и опасалась, что это обстоятельство затруднит получение разрешения на выезд из СССР. В течение года после подачи документов, Лотвины не получали никакого ответа на свою просьбу о разрешении им выехать из СССР. По истечении года их вызвали в учреждение, рассматривавшее их дело, и сообщили, что в их просьбе выехать в Израиль им отказано, так как Ирина располагает секретными сведениями. Таким образом, Лотвины пополнили группу “отказников”, которых, к тому времени, было уже довольно много в СССР. Их условия жизни были довольно тяжелыми и связаны со многими запрещениями и ограничениями. Прошел еще один год, заполненный у Лотвиных заботами и ходатайствами о пересмотре решения по их заявлению. Наконец, весной 1975 года Лотвины получили разрешение выехать в Израиль.

В это время все евреи, получившие разрешение на выезд в Израиль, имели возможность по пути следования изменить свой маршрут на другую страну, если эта страна соглашалась их принять. С каждым годом все большее число евреев, выехавших в Израиль, по пути “поворачивали” в США. Этому способствовали как внутренние условия жизни в этих странах, так и международное положение. Не последнюю роль играло также соображение, что из Соединенных Штатов в любое время и без большого труда можно будет переехать в Израиль – единственное государство на земном шаре, являющееся действительной Родиной для всех евреев, проживающих во всех странах мира, и неограниченно и безотказно принимающее их к себе.

В апреле 1975 года Лотвины выехали из СССР и, после короткого пребывания в Вене и Риме, в августе 1975 года прибыли в США. Этой же осенью 1975 года я с бабушкой и семья Фаенсонов подали наши документы с просьбой разрешить нам выехать из СССР. В конце 1975 года мы получили разрешение на выезд и 2-го января 1976 года покинули границы СССР, направляясь через Вену и Рим в США. Находясь в Риме и оформляя наши документы, мы должны были сообщить основные сведения нашей биографии. Через несколько дней после сообщения этих сведений, мы с бабушкой получили извещение, что нами заинтересовался израильский представитель, возглавляющий Римское отделение Сохнута, и что он хочет с нами встретиться. Сохнут (סוכנות היהודית) – в переводе на русский язык – Еврейское Агенство – является учреждением, основная задача которого способствовать переселению евреев на постоянное жительство в Израиль и оказывать им необходимую помощь в этом вопросе. В Сохнуте мы рассказали вкратце нашу историю и просили помочь нам наладить связь с нашими друзьями юности и сообщили единственный, известный нам адрес, адрес Раи. Очень скоро после этого нас опять пригласил к себе представитель Сохнута и сообщил, что наши друзья очень обрадовались, получив известие о нас. Он сообщил также, что киббуц Афаким готовит сейчас книгу об истории организации השומר הצעיר, и что они очень просят меня написать мои воспоминания о времени моего пребывания в организации, а бабушку просят написать её воспоминания о её старшем брате Эле Гушанском, одном из организаторов и главных руководителей השומר הצעיר. Мы с бабушкой написали эти воспоминания и передали их через Сохнут. В скором времени мы получили некоторые сведения об Эле Гушанском, включая 2 фотографии. Одновременно мы получили в Рим письма из Израиля от Сони, двоюродной сестры бабушки, от Раи и еще от одной бывшей активной деятельницы השומר הצעיר. Завязавшиеся связи продолжаются у нас до настоящего времени.

В мае 1976 года мы с бабушкой и семья Фаенсонов прибыли в США. После почти 2-х лет пребывания в США нам с бабушкой удалось осуществить нашу многолетнюю мечту и побывать в Израиле. Еврейская община района, где мы проживаем, ссудила нам беспроцентную, недостающую нам для поездки сумму, и устроила нам билеты на туристское путешествие по Израилю сроком на 10 дней.

В Израиле, с туристской группой, мы побывали во многих знаменательных местах еврейской истории: от крепости Мацада у южной части Мертвого моря до верхней Галилеи, озера Кинерет и Голанских высот на севере; и вдоль средиземноморского побережья от Тель-Авива до Акко. Значительную часть времени мы провели в Иерусалиме, где побывали во многих местах, связанных с памятными событиями древней и новейшей истории еврейского народа. Все это живо трогало нас и очень нас интересовало; но особенно волнующим был для нас тот день, когда мы, проезжая невдалеке от киббуца Афаким, покинули нашу туристскую группу и весь день провели в этом кибуце.

За один день мы имели возможность ознакомиться с киббуцем только очень поверхностно. Показали нам, с чего начинался киббуц. Указали нам на видневшиеся вдали голые каменистые холмы без каких либо признаков растительности (ни травинки, ни деревца) и сказали: “Вот точно такое было наше место". Трудно было поверить этому, видя вокруг себя буйство цветов и зелени всех оттенков: пальмовые рощи, рощи цитрусовых деревьев, другие деревья разных пород, поля злаковых и овощных культур, многочисленные пруды с разводимой рыбой и ряды симпатичных домиков среди цветников и лужаек. Киббуц занимается не только сельскохозяйственной деятельностью, есть в нем и промышленное предприятие. Продукция предприятия в основном идет на экспорт и представляет собой фанеру художественной выделки из разных сортов дерева. Есть еще в киббуце небольшое отделение свободного художества, где занимаются художественной резьбой, выжиганием, чеканкой, рисованием и т.п., каждый по своему призванию и стремлению. Здесь работают преимущественно люди старшего поколения – возраста нашего и наших друзей. Режим работы этой возрастной группы в киббуце совершенно свободный. Время начала работы и её окончания определяется самим работником в зависимости от самочувствия и степени утомляемости.

Все члены киббуца и их гости, находящиеся в киббуце, питаются в общекиббуцной столовой. Это большое здание с двумя обеденными залами, которые, в торжественных случаях, могут быть объединены в один зал, вмещающий 2000 человек. Это приблизительно соответствует численности членов киббуца.

Домики, в которых живут киббуцники, рассчитаны на одну или на две семьи и снабжены всеми атрибутами современного комфорта.

Побывали мы и в архиве киббуца, где собраны документы и материалы по истории השומר הצעיר. Видели мы много фотографий и документов 50-ти –летней давности, времен нашего пребывания в השומר הצעיר, а также документы последнего времени, в том числе наши рукописи, которые мы писали в Риме.

Десять дней пребывания в Израиле промчались для нас как яркий мимолетный сон. Вернулись мы домой в США на много “не насытившись” пребыванием в Израиле.

Мы с бабушкой надеемся еще побывать там в нашей жизни.

А вы, наши милые, мы уверены, неоднократно будете дышать воздухом родной страны и близко познакомитесь с её духом и жизнью. А, может быть, став взрослыми людьми, вы тесно свяжете ваши жизни с жизнью нашей Родины, имя которой - ישראל.