Воспоминания

Признания сиониста АРНОЛЬДА НЕЙБУРГЕРА,
или наследники Бейтара

Арнольд Нейбургер
(Ари Нир)

      Переполнилась чаша народного гнева.

      Эта избитая фраза наиболее точно передает события, которые привели к Исходу Евреев из России. Народ крайних индивидуалистов объединился и прорвал границы огромной страны, которую опутал своей страшной паутиной восточный паук-кровопийца. Он совсем недавно сдох, следуя за своим немецким собратом. Так же, как и тот, он боялся наш народ-богоборец и хотел нас уничтожить. Но Всевышний, благословен Он, своей рукой мощной и мышцей простертой спас нас от гибели, как это уже было не один раз в истории. Народ медленно набирал силы, приходя в себя после ужаса нацизма и лже-коммунизма, капли сливались с каплями, ручейки с ручейками, и вот прорвался поток через немыслимые преграды и вырвался на свободу.

      Первыми двинулись евреи Латвии, что было вполне естественно. В 1969 году Латвия была под советской пятой только 30 лет. Многие семьи имели близких родственников в Израиле, с которыми они поддерживали связь. Объединение семей было вполне легальным поводом для просьбы разрешить выезд из СССР. Немногим это удавалось после долголетних ожиданий. И тогда потянулась цепочка для тех, кто остался, ведь для них тоже возник легальный повод выбраться на свободу.

      Рига была родиной Бейтара. В городе жили люди среднего и старшего возраста, которые были воспитанниками этого сионистского движения. Несколько лидеров Бейтара вернулись в Ригу после заключения в советских лагерях. Этих людей никто не мог заставить отказаться от своих убеждений. Они передали их своим детям и снова организовались, сначала между собой. И у них была связь с Израилем. Антисемитская советская действительность, наглая антиизраильская пропаганда и совершенно неоправданная поддержка арабских стран в их стремлении уничтожить Израиль сделали свое дело. Мы, более молодое, более агрессивное (и менее травмированное) поколение евреев подхватили эстафету Бейтара и донесли её до Израиля.

      Я решил выполнить просьбу друзей и написать свои вспоминания о годах моей жизни с 1969 по 1971. Этот документ - одно из свидетельств того, как это было. Как сказано - один человек - это целый мир. Именно так, через призму одного, самого обычного человека ведётся этот рассказ. Он уже старик, и ничего не ищет этими своими воспоминаниями, это просто еще одно свидетельство очевидца, который наблюдал чудесные, истинно библейские события, и по мере своих сил принимал в них участие.

Как я стал сионистом?

      Сионистом меня воспитали советская школа, советская власть и Зеев Жаботинский. Животный, бесконтрольный антисемитизм детей школьного возраста был и, наверное, будет международным феноменом. Наш хороший знакомый по Нью-Йорку родился в Канаде, где он испытал на себе детскую жестокость. И сегодня в Испании еврейских детей обижают в школах и обзывают "свинским хвостом". Я жил в самом центре Москвы, учился в школе, находившейся на расстоянии 200 - 300 метров от Красной площади. Я их помню - Ивана Бусурина и Ивана Корнеева. Бусурин был татарин, его родители работали дворниками. Корнеев был семилетний бандит. Оба они били еврейских мальчиков, отбирали еду и обзывали всякими плохими кличками. Жаловаться на них было некому. Нас было несколько - Юфа, Лурье, Фальк, и Нейбургер. Как видите, нас легко было вычислить, да и внешне мы отличались от славян и азиатов. Маленького мальчика Юфу под дружный хохот молодых стервятников положили на учительский стол, содрали штанишки и облили чернилами его обрезанный орган. Их никто не наказал.

      Чтобы избавиться от насилия и унижения, я удирал из класса через окно (мы учились на первом этаже). Драться с ними было невозможно. И не только потому, что они были сильными второгодниками. Они налетали стаей мелких, но злобных и безжалостных зверюшек. По той же причине было невозможно выйти во двор поиграть с другими детьми. Когда я служил в армии в Израиле, мне часто приходила мысль - хотел бы я их встретить сейчас один на один.

      Но вот школа закончена, и надо идти защищать родину. Ну, если бы война с немцами, так пошел бы добровольцем, а вот освобождать Чехословакию или Венгрию от зловредных империалистов, наемников международного сионизма как-то не было желания. Это - 1956 год, Синайская компания, в газетах такое пишут о нас, сионистах, что на улицу нельзя выйти. Это, вам господа, не Рига или Черновцы, это Москва, столица мира и дружбы между народами. А мы не народ, а группа народностей, и нас надо бить или, по крайней мере, разоблачать. Но мы не сдаёмся, безродные космополиты, нет, нас уже хотели бить, а мы идем учиться!!! Выбираем профессию. В Израиле будет жарко, надо учить вентиляцию, кондиционирование воздуха. Со страха набираем 23 из 25 очков, и вот я студент Строительного института, а в группе 20% потенциальных сионистов, врагов народа. Бершидский, Бобровицкий, Шилькрот, Шац, Мирер - все отличники, и я среди них! Такова моя печальная судьба.

      Ладно, окончил институт, иду работать в институт, а там умнейший тип, известный спорщик Кац, мудрец Поз, все отличники, с золотыми медалями и аспиранты. Один я, труженик науки. Евреи, евреи, кругом одни евреи! Стало очень обидно. Поднатужился, получил 15 баллов из 15, и вот я тоже АСПИРАНТ.

      Советскую власть я очень не любил, она была очень пугающей. На Красной площади на стене висели плакаты вождей – о, Господи, какие у них были лица!!! Сталина я тоже не любил, наверное, потому, что в моем глубоком еврейском подсознании Бого-человек или человеко-Бог были абсолютно неприемлемы. Все мы пользовались в туалете газетами. Я очень любил пользоваться портретом Вождя и, полюбовавшись на его усы, старательно спускал это в воду. В комсомол я не вступил, да и меня бы не взяли за плохое поведение и оценки. Я не был ни комсомольцем, ни членом партии, и даже не испытывал никакого желания быть членом профсоюза.

       (Кстати говоря, потом уже я вышел из ЦК партии Херут, поскольку не мог вынести откровенную лесть главе партии Менахему Бегину, а он ведь был действительно достойный еврей. Мотька Шмидт, придворный Бегина, бывший террорист-подпольщик, предложил мне работать в партии, но я отказался. Наверное, зря, дослужился бы до члена Кнессета. Ладно, это всё были полусознательные реакции на окружавшую меня среду).

Нейбургер

      Я начал свою жизнь в Израиле с того, что сократил своё имя с Арнольд Нейбургер на Ари Нир. Нейбургер - это очень древняя еврейская фамилия. В Нью-Йорке хранятся архивы раввинской династии Виерфелдер. Наиболее древние документы относятся к 17 веку, в частности, налоговая декларация еврейской общины австрийского города Бухау за 1683 год. В манускрипте содержатся данные о семьях Эйнштейн, Нейбургер и Виерфелдер. Мозес Эйнштейн был предок Альберта. Я всегда чувствовал, что у меня с ним много общего - оба евреи фун головы до коп (шутливый полу-идиш, от головы до головы), как говорили на нашем московском идише. И я тоже люблю носить обувь без носков.

      Много позже рабби Давид Нейбургер был назначен верховным судьей в Лондоне и стал лордом. Его дочь, леди Юлия Нейбургер, была первой женщиной-раввином в Британии, у которой была своя община. Премьер-министр Гордон Браун назначил её своим консультантом. Рабби Яков Нейбургер сейчас глава ешивы в Ешива Университете Нью-Йорка, а рабби Нафтоли Нейбургер - президент раввинского коллежа Нер Исраел в Балтиморе. У меня есть имена шести раввинов, которые принадлежат этой семье. Когда я навестил моего сына в Монсии, еврейском местечке недалеко от Нью-Йорка, и назвал себя, то был принят ортодоксальными евреями с некоторым почетом, которого я абсолютно не заслужил. И зачем только я послал себя на три буквы, сократив рыцарскую фамилию до Нир? Мой ортодоксальный сын хочет восстановить это древнее родовое имя. А на моем камне пусть будет написано - здесь лежат Арнольд Нейбургер, Авраам Нейбургер, Ари Нир, КОТОРЫХ звали Арик. Так меня пока и зовите.

      Как я уже говорил, у меня была очень большая семья в Риге, но родом они были из Елгавы, которая в прошлом называлась Митавой. Мой дед, Абрам, был там кровельщик, прадед Михаил - шохет, он приехал из баварского города Эбенхаусен. Это была очень еврейская семья, они говорили на непонятном мне языке, то ли идише, то ли немецком, хотя я хорошо понимал украинский идиш - на нем говорила моя мама и бабушка. Говорили они громко, размахивали руками, перебивали друг друга, да и имена у них были: Максим, Эммануил (мой отец, почему-то Володя), Касриил (Яша), Пинхас (Петя), и сестры, которые упорно держались своих нареченных имен - Ципа, Рива, и Зина. И еще они встречались между собой по всем еврейским праздникам и, обнявшись, пели «ломер але инейнем инейнем немен а биселе ваин» (давайте вместе выпьем немного вина, идиш). Их было 11 братьев и сестер. Трое уехали еще до войны в Америку. Если посчитаете, то не хватает одного. Мне было 60 лет, когда я узнал, что моя тетя Хана с пятью моими двоюродными братьями и сестрами были уничтожены в Румбуле. Я всегда думал, что в моей семье не было погибших во время войны, а оказалось, что в Румбале, куда я с другими рижанами ездил собирать обгорелые кости, были и кости моих дорогих. Я не знаю их имен. Как сказал Тиль Уленшпигель, их пепел стучит в моё сердце. И удивительно, мои выжившие родственники никогда о них со мной не говорили. Но не подумайте, что я стесняюсь своей семьи по материнской линии - просто я еще не добрался до семейных архивов, если они только есть. Во всяком случае, мою маму звали Оля (Лея), её братьев Хаим, Реувим и Моисей, отца Лейб, мать Эстер, а фамилия была Роднер. У меня есть фотографии моих прадеда и прабабки, конечно, очень религиозного вида. Прадед преподавал в местной ешиве. А что касается фамилии Нейбургер, то за исключением смутных семейных легенд, все остальные данные были почерпнуты из Интернета. Можете проверить, но учтите - я за них не отвечаю, но и наследства тоже не жду.

Боря и Лида Словины.

      Теоретическую базу сионизма я получил от Зеева Жаботинского. Произошло это следующим образом. В 1958 году я учился на втором курсе института. Однажды во дворе моего дома меня встретил молодой человек. Он был высокий, с огромной черной бородой. И вот что он мне сказал (слава Всевышнему за мою дислексию - я всё помню!!!):

      - Здравствуй, Арнольд. Меня зовут Борис Словин. Я знаю, что ты хочешь уехать в Израиль. Мы хотели бы, чтобы ты нам помогал.

      - Откуда вы меня знаете? - удивился я.

      - Нам твоё имя дал Гриша Фейгин.

      Я знал Гришу по Риге, куда часто ездил летом на каникулы. Об этом скажу потом.

      - А кто вы такие?

      - Мы сионисты-ревизионисты. Мы готовимся к Исходу в Израиль.

      По правде говоря, мне не очень понравилось слово "ревизионисты" - в СССР это было ругательство. Ho я был молод, наивен, мне и в голову не пришло, что это может быть провокация, и я согласился. Боря дал мне несколько рулонов синьки, которую надо было разрезать на отдельные страницы. Это были фельетоны Жаботинского. Он предложил мне распространять их среди молодых знакомых евреев, что я и делал. Всё. На этом кончились мои поиски истины. Эти фельетоны отвечали на все мои вопросы. Они были написаны, как если бы их написали сегодня и для меня.

      - Боря, а что мне делать, если меня поймают? - спросил я его.

      Вот его ответ:

      - Скажи, что это я дал.

      Так я познакомился с ним и его женой Лидой. О, это были великие евреи!!! Они вели сионистскую работу, когда мало кто об этом вообще думал, они передавали эстафету Бейтара нашему поколению, которое ничего не знало о еврейской истории и о существовании сионистского движения. Я подружился с ними. В 1969 году их выпустили в Израиль. Лида стала активным деятелем партии Херут и, естественно, я поступил также. Словины жили в Старом Городе Иерусалима, где я навестил их несколько раз. Их сын Цвика стал офицером ЦАХАЛа. Боря же работал электриком, кажется в Хеврат Хашмал. Надо сказать, что Лида была адвокатам, и по слухам, она еще совсем недавно помогала евреям в судах. Я виноват перед ней. Перед выборами в Кнессет в Херуте велась подготовка списков кандидатов. Эдик Кузнецов и я были членами ЦК и имели право выдвигать кандидатов. Оба мы пошли на встречу с Ландау (отцом нынешнего министра, одним из лидеров Херута), но недостаточно убедительно предложили кандидатуру Лиды. А жаль, она заслужила этого, и у неё были знания и талант политического деятеля.

      Жаботинский остался моим учителем. Я читал все, что мог достать из его публикаций. "Самсон Назорей" вместе с книгами "Мои прославленные братья" Ховарда Фаста, "Эксодус" Леона Уриса и "Aутоэмансипация" Лео Пинскера были моими настольными книгами.

Гриша Фейгин, профессиональный сионист

      В Риге его многие считали шутом, но он был нистар (хасидут, скрытый праведник, иврит). Итак, раскроем его истинное лицо. Он был старше меня настолько, что успел в детстве состоять пионером какой-то левой сионистской организации. Гриша был совершенно бесстрашным человеком, хотя внешне он выглядел очень безобидным, безвредным и даже мягкотелым.

      Но он успел в 16 лет пойти добровольцем в армию и даже участвовать в штурме Берлина, чему я зверски завидовал. Он получил несколько боевых наград, о которых я скажу потом. После войны Гриша окончил военное училище и служил на Дальнем Востоке в войсках ПВО. Случилось ЧП - его часть сбила по ошибке свой самолет, и её расформировали.

      Гриша после этого вернулся в Ригу, где жил в небольшой комнате на маленькую военную пенсию. По существу, у него не было никакой специальности, он никогда не работал. Но он был единственным в своём роде сионистом-профессионалом.

      Конечно, он был многолетним отказником. У этого человека была совершенно потрясающая зеркальная память. Он знал всю историю сионистского движения, все прошлые и нынешние движения и партии, всех деятелей сионистского движения. Эта работа, святая и мужественная, состояла в том, что он рассказывал о сионистском движении всем, кто готов был его слушать. Он говорил свободно на идиш и знал бесчисленное множество рижских евреев. Все его охотно принимали у себя дома, подкармливали, иногда давали выпить, и он рассказывал. Он был комментатором текущих событий в Израиле, анализировал ситуацию, рассказывал всякие истории о сионистском движении, словом, был Кол Исраел ба Гола (голос Израиля для диаспоры, иврит).

      В 1969 году он вернул свои солдатские, боевые награды советскому правительству в знак протеста против насильственного удержания его в этой стране. Это сделало его широко известным в Израиле, и мы, мелкие сошки, этим бесстыдно пользовались. Нашим основным орудием в борьбе за выезд были коллективные письма в Израиль, на Запад и в советские органы власти. Он подписывал все письма первым. Был один «смешной» случай: я написал очередное письмо, дал ему подписать и хотел его подписать сам. Но он мне сказал, что такие письма мне еще рано подписывать. Кончилось всё это тем, что его посадили в психушку, где он себя вел очень смирно; но мы ему не дали долго отдыхать, написали письма протеста. На Западе поднялся шум на высоком уровне, пошли официальные правительственные протесты, и его выпустили.

      Я и сейчас пишу о нем с легким юмором, ведь мы его сделали символом нашей борьбы, но он был единственным, кто это честно заслужил. Он был другом моей рижской многочисленной семьи, и это он, коварный, сбил меня в сионизм в 1956 году; но я был уже, как сухой хворост, и он оказался той спичкой, которая зажгла меня на всю жизнь. В Израиле он подарил мне фотографию, которую подписал: «Моему лучшему другу Арнольду Нейбургеру». На фотографии Гриша вместе с Бен Гурионом и Голдой Меир, которые встретили его в 1970 году, когда, наконец, его выпустили в Израиль.

      Я был на его свадьбе в Израиле, у него там родилась дочь, и он был благополучно устроен начальником несуществующего отдела в Гистадруте. Он знал очень многих в эшелонах власти, но что он конкретно делал - этого я не знаю.

Все уезжают, один я остаюсь.

      В феврале 1968 года я защитил кандидатскую диссертацию. В это время началась очень небольшая эмиграция в Израиль из Прибалтики. У меня за плечами уже были многие годы знакомства и ограниченного участия в сионистском движении Латвии. И у меня появилась такая смешная мысль - все уезжают, один я остаюсь. И я начался готовиться к моему Исходу. Прежде всего, нужно было избавиться от распределения после окончания очной аспирантуры. Распределен я был в лабораторию, где проработал 8 лет. Я совсем не хотел подвести моего научного руководителя и коллег по работе, которые все были евреями и делали свои хлебные карточки на ниве науки. Пришлось пойти на некоторые шаги, подсказанные мне моей еврейской изобретательностью (может быть, не совсем к месту, но скажу, что потом я получил 10 американских патентов и работаю теперь еще над двумя). Жил я в центре Москвы, и моим хобби было блуждание по букинистическим магазинам с целью поймать какую-нибудь интересную и редкую книгу. Итак, я собрался в поход и вернулся с целой кипой медицинских книг, имея целью обнаружить у себя какую-нибудь болезнь, которая освободила бы меня от ярма советского научного сотрудника. Мне пришлось изучить поверхностно судебную медицину и иные источники научно обоснованного симулянтства. Остановился я на посттравматической церебрестании, что означает остаточные явления сотрясения головного мозга. Дальше все было просто.

      Выпив бутылку коньяка, я приобрел мучительную головную боль и чудовищное повышенное давление. Едва начав двигаться без посторонней помощи, я пошел в местную поликлинику. Все делалось на чистой импровизации. Выпил с друзьями, играл в футбол, упал, ударился головой, потерял сознание, меня вырвало и вот сейчас головные боли, ничего не помню, и тому подобное. Местный врач поверила мне на слово и прописала уколы с целью снизить внутричерепное давление. Болезненные уколы в тухес (идиш – седалище, задница, но менее вульгарно, от иврита - тахат, низ) приводили к горению во всем теле, но я с достоинством мученика Сиона выдержал несколько сеансов, получив при этом справку о временной нетрудоспособности. Но этого мне показалось недостаточным. Я пошел в местный психиатрический диспансер. Это была особенно идиотская идея, я тогда не знал, что лучшим способом избавиться от диссидентов было запихнуть их в психбольницу. Но Всевышний пожалел меня. Пожилая усатая еврейка, врач-психиатр, выслушала все мои сказки и спокойно сказала: «Ну и что?» Я возмутился, говорю, что ничего не помню, голова кружится, а она отвечает: «Ну и что? Вы, молодой человек, защитили диссертацию в трудное время (вскоре после Шестидневной войны, поняла сразу, что я не француз). Вам нужно отдохнуть». Я ухожу, но по дороге прошу в регистратуре справку о посещении, якобы с целью оправдать прогул на работе. Ей что, жалко, она мне эту справку дала. На следующий день я пошел к заместителю директора и попросил отпуск по собственному желанию в связи с плохим состоянием здоровья. Он не возражал. На этом окончился мой трудовой стаж в стране победившего всех своих социализма.

      Как и все шестидесятники, я видел пороки советской власти. Но я бы не полез на баррикаду во имя торжества демократии в России, я в это не верил, не верю и сейчас. Демократическое общество не нуждается в вожде, а Россия без сильной руки еще долго не сможет процветать. Добавлю от себя, что мне лично это не было нужно - я был близок к вполне уютному советскому благополучию. Креслинь защитил у нас в институте кандидатскую диссертацию и получил кафедру в Политехническом институте. Он искал меня по всей Риге. Я мог преподавать, был холост, не урод, одним словом - мечта еврейских мам. От судьбы не убежишь - я таки женился на самой красивой девочке из Риги, но это было потом и в Нью-Йорке.

      Итак, все предыдущее было введением. Вы ведь помните - введение, содержание, заключение - это я попытаюсь дать, и, поверьте, мне пятерки не нужны, ведь не стану же я на старости лет менять традицию, мне и тройки хватит, что бы двигаться дальше по своей башерте (башерт – судьба, от Всевышнего, идиш).

Самолётчики.

      Они были совсем молодыми ребятами, и мы вовсе не хотели вовлекать их в наши недетские игры. Попытка захвата самолета была против нашей общей стратегии - вести себя в рамках существующих законов, не ввязываться в демократическое движение. Нашей задачей был выезд в Израиль, и мы не собирались что-то менять в России, это произошло потом, без нас. Но я думаю, что наше движение в какой-то мере сняло страх в запуганной стране и было одним из факторов будущего развития событий в России.

      Как бы то ни было, это был героический акт, и объективно он содействовал нашей алие. Власти поняли, что евреи готовы действовать за пределом закона, и они, по-видимому, знали, какой мы скандальный народ. Иосифа Менделевича я встретил в Нью-Йорке в синагоге. Он стал в Израиле раввином, честь ему и хвала. Он не знал, да я и не сказал ему, что я был автором первого письма в защиту самолётчиков, хотя некоторые и возражали против этого. Это была, действительно, непростая проблема для нас, легалов.

Румбула

      Мама моей жены живет в Берлине более 30 лет, недавно ей исполнилось 90 (как говорят в таких случаях в Израиле, ад мэа вээсрим, то есть, до 120). Её мать, отец, многочисленные родственники остались в рижском гетто, и закончили свою жизнь в Румбуле. Там же осталась моя тётя со своими пятью детьми. Отчим моей жены потерял всю семью, и сам пробыл всю войну в Освенциме. По его рассказам, немецкий офицер приносил ему иногда бутерброды. Остались свидетели, что он делился с другими заключенными. Он говорил, что в каждом народе есть плохие и хорошие люди, но плохих, к сожалению, больше. Я не люблю ездить в Германию, но из-за старой женщины мне проходится там бывать. Я пытаюсь не одевать мысленно немцев в нацистскую форму. Мне больно видеть маленьких детей, которые, взявшись за руки, гуляют по Берлину. Один миллион еврейских детей также послушно шёл в печи. В Риге я подготавливал большие фотографии для демонстрации в Румбуле. На одной фотографии была показана колонна еврейских женщин, которых вели на расстрел по пляжу в Клайпеде.

      Мне пришлось общаться с современными немцами. Они производят впечатление очень добродушных, приветливых и благовоспитанных людей. Их исключительные чистоплотность, точность и честность производят неотразимое впечатление. Моя теща говорит, что их именно такими знали до войны, и многие, в том числе её отец, не верили в рассказы об их зверствах. Я не понимаю, как они могли дойти до такого зверства. Они говорят, что они тоже этого не понимают. Меня передергивает, когда говорят о европейской культуре. Культура без «не убий» - это платье голого короля. Технический прогресс добавил только средства массового уничтожения, но мир не изменился, и только сила Израиля может спасти наш народ от уничтожения. Где бы мы ни жили до прихода Машиаха (Мессии), нам надо это помнить.

Ешибот

      Латвия была родиной Бейтара, в Риге жили многие руководители этой ревизионистской сионистской организации. Естественно, их всех репрессировали, но некоторые выжили и вернулись в Ригу. И это были не те люди, которых советская власть могла сломать. Они снова реорганизовались в глубоком подполье, они были в связи с Израилем, но в какой степени, этого я тоже не знал. Но я точно знаю, что каким-то образом они направляли сионистское движение. Вообще говоря, их политика вполне соответствовала официальной позиции Израиля, который не хотел осложнений с могучей и недружелюбной страной. Нам, новичкам, это вовсе не нравилось, и мы звали их пренебрежительно - Ешибот (от ешивот – религиозные школы, мы ведь еще не знали иврит и произносили не совсем правильно).

      Но это были столпы движения, истинные герои, и только уже в самом конце, перед нашей окончательной акцией - голодной забастовкой в Приёмной Президиума Верховного Совета СССР, нам было дозволено познакомиться с ними, и они дали добро. Это были Давид Ефет и Эзра Русинек. Правда, Давида я знал давно, поскольку он был отцом Бори Ефета, члена нашей группы. Давида я иногда встречал в Израиле, он работал инженером в маленькой комнатке без кондиционера, и редактировал какие-то учебные пособия. Он знал иврит в совершенстве и обучил Борю.

Рига, 1969 год

      Еврейская Рига бурлила, ведь выпустили в Израиль большую группу - Словины, врач Мендел Гордин, Женя и Толик Фельд, Нехама Лапидус и многие другие. Толик уехал вместе со своей мамой Ципой, которая была родной сестрой моего отца. Так у меня появилась тель-авивская тётя. Я получил от неё приглашение на выезд, подал документы, и мне моментально отказали. Я стал официальным отказником. В таком же положении находились сотни, может быть тысячи рижан-евреев. Начались сходки на квартирах, возникали группы, это было в полном смысле подпольное движение евреев за выезд в Израиль. Я быстро вошел в их ряды благодаря Давиду Зильберману и Грише Фейгину. Среди моих новых знакомых были те, кто участвовал в попытке захвата самолета, а также арестованные после этого евреи, среди которых особенно выделялся Арон Шпильберг. Это был серьезный человек, который одно время издавал подпольный журнал и объединял вокруг себя целую группу. Он мне очень нравился, но по непонятной причине мы не сотрудничали. Скорее всего, его слишком рано посадили в тюрьму. Таких в Риге было много, они все, конечно, подписывали письма, участвовали в коллективных акциях и что-то делали индивидуально, но я конкретно не знаю. Вот их имена – Вульф Файтельсон, Геся Камайская, Давид Занд, Валерий Портной, Марк Исраелит, Илья и Гарри Валк, Илья Брилович, Нисон Бейлин.

Мы

      Гриша Фейгин – знаменосец, Давид Зильберман - вездесущий, вечный двигатель сионизма, инженер-кораблестроитель, участник и инициатор всех сионистских групп, Саша Мясников (Масад) - инженер-механик, окончил Высшее Военно-Инженерное Училище имени Макарова, Иосиф Ройтман - бывший морской офицер, Боря Ефет- инженер-строитель, Шимон Гасуль - инженер-электрик, и я. О, мы были действительно организацией, регулярно встречались, намечали конкретные акции, писали коллективные письма, и мы планировали, организовывали и руководили голодной забастовкой.

Я

      Когда я уехал из Москвы, меня посчитали там немного сумасшедшим, а когда я приехал в Ригу, то некоторое время считали провокатором. На это были веские причины. Сознаюсь сразу, ведь за сроком давности меня больше не накажут: провокатором я не был, а вот сумасшедшим - этого я и до сегодняшнего дня не знаю, может быть. Надо сказать, что мне всю жизнь очень везло - я всегда выкручивался из наиболее трудных ситуаций, в которые сам же добровольно влезал.

      Посудите сами - бросает московскую квартиру и прописку, едет в другой город, где его ждёт совершенно неизвестное, рискованное будущее, нигде не работает, и лезет в самую гущу крайне конфликтной ситуации, которая с высокой степенью вероятности кончается, мягко скажем, большими неприятностями.

      Обычно мои запутанные рассуждения приводят к простым формулировкам.

      Итак:

      Ты хочешь уехать в Израиль, но там идет война, что ты будешь делать, если тебя призовут на фронт, что ты, сионист, сделаешь, пойдешь на фронт или нет? Ответ - пойду.

      А если скажут - иди в атаку, пойдешь? Ответ - пойду.

      А если тебе станет страшно? Ответ - как и всем.

      А если тебя убьют? Ответ - к шести миллионам добавится еще один, но будет большая разница – убьют не как беззащитную жертву.

      Я не очень любил служить в ЦАХАЛе, обычно командиром попадался какой-нибудь еврей, который был рад покомандовать другими евреями, а я этого очень не люблю. Кроме того, для меня ночные дежурства - это душевная травма. Обычно я иду спать в 9 часов вечера, ночью у меня голова не работает, и вообще хочу спать.

      Но, что делать, раз надо, так надо - прошел войну Судного Дня, первую Ливанскую войну, и пахал 15 лет в милуиме (резервистской службе). Нет, героем я не был, не пришлось, но и трусом тоже. Помню, кругом падают мины, командир кричит - ложись, а я не ложусь. И был прав, как потом оказалось - наши солдаты-друзы из соседней части пробовали оружие.

      Но это было потом, а Риге я был мало известен и вел себя крайне агрессивно - в моей ситуации долго ждать было нечего. Спасибо Грише и Давиду - они меня легализовали.

      Была серьезная опасность - могли арестовать за тунеядство. Сначала я поступил на работу электриком в домоуправление, ввернул одну лампочку в подвале, получил зарплату и уволился.

      Кроме того, у меня не было никакой профессии, которая могла пригодиться в лагере, куда меня могли засадить надолго. Поэтому поступил на курсы шоферов-профессионалов, где проучился 6 месяцев. Сдавал вождение три раза на грузовике, и сдал, наконец. На устном экзамене получил вопрос об устройстве карбюратора ЗИЛ-150. В институте на офицерских курсах моя специальность была машины инженерного вооружения. Я сдаю экзамен, а полковник Гутман откровенно смеется. Понял, хитрый иудей, что происходит. Я и сейчас очень горжусь - шофер-профессионал 3-го класса. А вот в Израиле выше рядового не дослужился. Моя жена утверждает что водит машину лучше меня, но разве кто-то станет спорить по такому вопросу с женой - бесполезно.

      У меня была еще одна профессия - до института я работал фотографом, и это мне пригодилось. Я создал подпольную лабораторию, где переснимал письма отказников для отправки на Запад и передавал их гонцам, которые отвозили их в Москву.

      В 1970 году я отправил письмо в Верховный Совет СССР с отказом от советского гражданства. Письмо было крайне резким. В нём были, например, такие фразы:

Я не ученый раб с ошейником, на котором написано, кому он принадлежит. Я не хочу жить в вашей стране, это воля человека свободного и равного в своих достоинствах и правах (цитата из Декларации Прав Человека). Я не хочу работать в стране, где мой труд используется для поставки оружия арабам, которые хотят уничтожить мой народ, (упомянув при этом посёлок Анивим на границе Израиля с Ливаном, где незадолго до этого террористы убили детей) … и я хочу, чтобы мои дети говорили на еврейском языке.

      Министр внутренних дел СССР Щелоков мне это припомнил во время голодной забастовки. А мои дети родились в Израиле. Дочь Эти - Эстер, надо же было так случиться, служила в армии в мошаве Анивим в качестве самелет мивцаим (сержант оперативного отдела, иврит). Мой сын Орен окончил школу морских офицеров в Акко, после чего по-дурацки сломал ногу, получил низкий медицинский профиль, но пошел в армию и служил в Ливане. Он уже пять лет учится в ешиве, чему я очень рад. Оба они говорят по-русски совсем неплохо, но с таки еврейским акцентом). Письмо это передавала радиостанция БиБиСи на русском языке, а в Израиле Гриша Фейгин показал мне книгу на английском языке, где оно было напечатано в приложении.

      Это письмо я отвез в Москву вместе с фотопленками и передал профессору Цукерману - физику, в который сотрудничал с Сахаровым в каком-то комитете. Он в это время подготовил для подписи письмо, в котором подписанты оказывались от советского гражданства. Он прочитал моё письмо, и уже не стал просить меня подписать его письмо. Он задал мне коварный вопрос, почему я хочу уехать в Израиль, и я ответил ему, как мне кажется сегодня, очень глупо – что я хочу найти мир добрых людей. В Израиле же существует общество супер-мачо, где самое опасное - оказаться фраером, быть добрым.

      Наша группа приняла решение действовать в рамках закона, мы не искали выхода только для себя, ведь наша цель была - открыть ворота для массовой алии. Но как надо действовать, чтобы добиться этой цели, мы не знали. И здесь я воспользовался своим опытом научной работы - начало любого исследования начинается с анализа литературы. В Риге на улице Кришана Бaрона была публичная библиотека, где я провел несколько дней, после чего написал статью под названием «Строго соблюдать советские законы». Я отпечатал 25 экземпляров статьи и передал их для распространения. Заведующая машинописного бюро лично выдала мне мой заказ и сказала:

      - Я так и не поняла, вы за или против?

      Статья была коварная, я показал в ней законность права на выезд заграницу, включая и государство Израиль. В конце статьи я добавил: в случае опубликования прошу передать гонорар в организацию по защите прав человека. Я хотел отправить её в газеты в стране и за рубежом - одним словом, собирался устроить провокацию.

      Этой статьей пользовались не только рижане, но и евреи из других городов - меня узнавали по подписи.

      Ну, а кроме этого была рутинная работа, написание писем протеста, сбор подписей, участие в демонстрациях вместе со всеми.

      Почему-то меня не вызывали в КГБ, но зато меня вызвал министр внутренних дел Латвии и предложил помолчать, сказав, что меня отпустят в будущем. Я вежливо отказался в письменном виде.

      Когда Шимона Гасуля вызвали в КГБ, то спросили его, не сумасшедший ли я. Шимон удивился этому вопросу - он так обо мне не думал. И тогда ему высыпали на стол сотни моих писем. Действительно, я купил книгу "Верховный Совет СССР" с именами всех депутатов Совета Союза и Совета Национальностей, и стал рассылать им короткое письмо, в котором написал:

Прошу выпустить меня в Израиль, только смерть заставит меня отказаться от права на выезд.

      Так что подозревать меня в сумасшествии были некоторые основания.

      Страшно мне не было, страх почему-то вернулся в ульпане, в Израиле. Да, нелегкое это дело - быть сумасшедшим в ненормальной стране.

      Прошло немало времени, пока я пришел в себя от чудовищного напряжения. Как-то Давид спросил меня, может ли умный человек быть трусом. Отвечаю сегодня: смелость - это когда человек делает то, что нужно, несмотря на собственную трусость. Сделай своё дело - и бойся.

      Я описал весь Совет Союза и только малую часть Совета Национальностей, но тут меня выпустили в Израиль, и на этом моя публицистическая деятельность закончилась. Сознаюсь, я об этом никогда не жалел, и эти мои вспоминания – первый документ на эту тему за 39 лет.

Раз пошли на дело я и…

      И еще было одно дельце, о котором я согласился написать только благодаря уговорам Давида. Саша вначале убедительно просил меня не делать этого, но в последнем нашем разговоре он сказал «Не знаю» и, как обычно, смущённо засмеялся. Авива, милая, твой муж ни в чем не виноват, это всё я, сумасшедший провокатор.

      Нет, Давид и Саша не собирались в этом участвовать, ведь не могли они оставить свои семьи, но они всё знали и содействовали. Честно говоря, я был не один, и не моя это была идея. Перед этим по своим каналам запросили Израиль их мнение о захвате самолета, нa что нам было запрещено даже думать об этом. Мы не могли сообщить это другим, но кто же знал, что самолётчики станут самолётчиками. Ведь они, как я уже сказал раньше, были вне системы. И вообще, если Давид об этом не знал, то это было, как говорят в Израиле, машеху (кое-что), но это надо произнести с сильным местечковым акцентом, даже можно слегка махнуть рукой, иначе перевод на русский язык будет неточным. (Да, таки израильтяне здорово евреи, хоть некоторые и не хотят в этом сознаваться).

      Гриша Фейгин познакомил меня с другим сумасшедшим евреем, по фамилии Эммануил, его имя я, увы, забыл. Он отвез меня на Киш Озеро и показал довольно большой катер, который продавался. И в наших безумных головах родился план - уйти в Швецию через Рижский залив и Балтийское море. Я поговорил на эту тему с Ильей Бриловичем, которого я знал еще с детства, его тогда справедливо звали партизан, и Нисаном Бейлиным. Оба немедленно согласились. Мой московский друг Аркадий Махлин, который сделал до этого диссертацию в моем институте, тоже был согласен. Мы с ним еще в Москве обсуждали уход в Турцию из Батуми на резиновой лодке.

      Катер был куплен на нетрудовые деньги, которые Илья и я заработали в частнопредпринимательском бизнесе, наказуемом от 5 лет и выше. Бизнес был доходным, но мы все деньги вложили в эту авантюру. Иосиф Ройтман, морской волк, сразу сказал, что нас обнаружат радарами и потопят. Но как один сказал, процесс пошел, и мы уже не хотели его останавливать. Правда, возникли варианты - выйти на рейд и каким-то образом взобраться на иностранный корабль , например, изобразить бедствие на море, и попросить убежища.

      Нисан пошел на курсы вождения катеров и получил права. Мы решили проверить мореходные качества нашего «Эксодуса» и совершили героический переход из Даугавы в Лиелупе - две реки, которые впадают в Балтийский залив. Этот переход мог не войти в анналы ненаписанной истории сионизма потому, что нам стало ясно - никому не надо будет нас топить, мы и сами бесславно потонем. Как только мы вышли в залив, наше злосчастное судно начало бросать из стороны в сторону, маленькие волны перекатывались из залива внутрь катера. Мы были новичками в этом деле, и спасательные жилеты оставили в кормовом отсеке. Я прикинул расстояние до кормы, оценил качку и понял, что не смогу их достать.

      - Нисaн, как ты думаешь, ты доплывешь до берега?!, - не исключено, что мой голос дрожал.

      Но Нисaн, бородатый трубач и барабанщик, молчал, подобно героям Джека Лондона, которые совершали более безопасные переходы. К тому же они знали, что делали. Я к тому времени уже знал Шма Исраел, и был готов отдать душу тому, кто зачем-то создал меня в таком неудачном месте. Как мудро сказал кладбищенский сторож Гедалья, лучше было бы, если бы я родился в Швейцарии, и, добавлю от себя, Ротшильдом. Но Всевышний обычно милостив к блаженным, и мы вошли в устье Лиелупе.

      Тут нам чудовищно повезло, самолетчики совершили свой героический акт (я это говорю совершенно серьезно), и нужда в нашей акции отпала. Многие знали об этой акции, включая КГБ. Когда Шимона Гасуля вызвали на допрос и спросили его, что он знает о сионистской деятельности моей скромной особы, то он ответил:

      - Наверное, всё.

      -А про катер вы знаете?

      Нет, про катер он не знал. Насколько мне известно, это первый письменный отчет об этой демонстративной акции, подготовленной рижским подпольным сионистским движением. К счастью, все участники этого дела, слава Всевышнему, живы и выбрались в Израиль. Но для этого им надо было заниматься подготовкой и участвовать в голодной забастовке в Приёмной Президиума Верховного Совета СССР.

Голодная забастовкa в Приёмной Президиума Верховного Совета СССР.

      В начале 1971 года противостояние еврейского сионистского движения с властями достигло апогея. Власти не могли дальше бездействовать, ведь этот процесс откровенного непослушания мог распространиться на многомиллионное еврейское население страны, и даже на другие народы, которых удерживали насильно в рамках модифицированной Российской империи. Евреи-отказники оказались в крайне опасной ситуации, при которой нормальное существование было уже невозможным. Власти медлили, впервые за многие годы оказавшись в положении, когда надо применить силу и, по-видимому, они этого боялись, зная, что это может плохо кончиться и для них. Мы понимали, что наступила решительная минута, и решили действовать.

      После рассмотрения разных вариантов мы пришли к выводу, что массовая демонстрация в Москве будет самым правильным шагом. Мы знали, что наше требование о выезде в Израиль является легитимным шагом. Поэтому мы отказывались участвовать в так называемой антисоветской деятельности. Мы считали, что это не наше дело, и что это может только осложнить массовый исход.

      Впервые состоялась встреча нашей группы с Ешиботом, старыми, авторитетными сионистами, и они одобрили наше решение. Я не буду описывать прохождение забастовки - Давид Зильберман написал отчет по свежим следам уже в 1971 году. Поэтому ограничусь только некоторыми замечаниями.

      Боря Ефет начaл читать Сказание об Исходе, когда свет в зале был потушен, было слабое освещение только от кремлевских звезд. Это была самая красивая, самая возвышенная минута в моей жизни. Я понимал, что на моих глазах творится история библейских масштабов, и я благодарил Всевышнего за эту минуту.

      На следующий день моя еврейская мама прорвалась через кордон милиции и заявила - куда ты, туда и я. Как оказалось, она поняла, что я неспроста появился в Москве, начала слушать БиБиСи, и услышала моё имя. Через несколько дней её вызвали в ОВИР и спросили:
      - Вы подавали на выезд в Израиль?
      На что она ответила:
      - Нет.
      - Вы хотите уехать в Израиль?
      - Да.
      Они посмеялись и сказали:
      - Вот вам виза, и чтобы через две недели вас здесь не было.
      Я приехал в Москву её проводить. Нужно было сдать квартиру в домоуправлении. Управляющая домом посмотрела на меня и сказала:
      - Ну вот, еще один солдат едет в Израиль.
      Я ответил:
      - Я не солдат, а офицер.
      - Ну, так вы будете стрелять в наших.
      - Я буду стрелять в любого, кто нападет на мою страну.
      Сидевшая за другим столом еврейка-бухгалтер с трудом удержалась от выражения своих чувств.
      Моя мама ждала меня в Вене. Можете представить, что делала еврейская мама, которая оставила своего сына Taм. Сотрудники замка Шенау отправили нас в Израиль первым самолетом, вздохнули с облегчением и станцевали Хава Нагила.

      Наша акция привела к тому, что всем её участникам дали разрешение на выезд в Израиль. Получили разрешение практически не только мы, но и все, кто до этого подал документы на выезд. В ту пору не было отсева, и через два месяца все были уже в Израиле.

      Когда я вернулся в Ригу, то получил приглашение в ОВИР, где прославленный нами полковник Кайа сообщил, что комиссия разрешила мне выезд в Израиль.

      - Прошу передать мою благодарность комиссии.

      - Комиссия в вашей благодарности не нуждается.

      Через несколько дней я уезжал из Риги вместе с семьей Саши Масада. На руках я нес мою любимицу Мону, которой было в то время, кажется, 3 года. Вдруг меня вызывают в отделение милиции аэропорта, и черноволосый полковник с явно нерусскими чертами лица почему-то весело спрашивает:

      - Ну что же вы, Нейбургер, родине своей изменили?

      Злой я был и ответил:

      - Я своей родине, государству Израиль, не изменял и никогда не изменю.

      В Шереметьевском аэропорту я бежал по остекленному коридору. Самолет был окружен пограничниками. Я встал на ступеньки лестницы, обернулся назад и плюнул на асфальт.

      Сегодня я понимаю, что в этом был не прав. Ведь нас не арестовали, не расстреляли, не сожгли на костре. Многие из нас получили в Росcии первоклассное бесплатное образование. Эта страна спасла нас от фашистов, и заплатила за это бесчисленными жертвами. Безусловно, антисемитизм в стране существовал, но вместе с тем евреи занимали важные места в науке, искусстве и промышленности. Мы, конечно, евреи, израильтяне, но мы также и россияне. Наша ментальность сложилась там, русский язык - это наш родной язык. Я бесконечно рад тому, что, благодаря здравому смыслу Авигдора Либермана, наконец, улучшились отношения между нашими странами. Россия - это великая страна с неограниченными природными ресурсами, но отсталой экономикой. Потенциал взаимовыгодного сотрудничества огромен, ну, а когда говорит экономика, пушки молчат.

      Я прилетел в Израиль 8 апреля 1971 года. Когда я выходил из самолета, меня обволок запах апельсинов. И сейчас этот запах напоминает мне нашу страну.

      Почему именно наша забастовка окончилась успехом? На это было несколько причин, хотя и до нас это пробовали сделать другие евреи. Мы не были первыми. Итак:

      1. Наше требование на выезд было легальным, Основы Гражданского Законодательства СССР однозначно и недвусмысленно гарантировали право на выезд из страны и возвращение в неё.

      2. Необычайная организованность акции, в которой участвовали евреи из разных регионов огромной страны. Вообще говоря, не было никакого предварительного согласования, и не было единой организации, которая бы координировали наши действия. Но как можно говорить о случайном совпадении, ведь мы очень древний народ, и в глубоком подвале нашего подсознания таится генетическая связь поколений, которая объединяет всех евреев в единый организм, в род, племя, Ам Исраэль.

      3. Удивительная для такого скопления евреев дисциплина, которая позволила организационной группе провести акцию по намеченному плану.

      4. Удачно выбранное время проведения акции - накануне очередного съезда партии, на который должны было приехать многие делегации из зарубежных стран.

      5. Поддержка международного еврейства, в первую очередь США, и, в особенности, Меира Кахане, зихроно левраха.

      6. Либерализация советского руководства, которое, по-видимому, не хотело возврата к прежним репрессиям.

Что было потом в Израиле?

      Всё в этих воспоминаниях чистая правда, чтоб я так жил. Если что-нибудь или кого-нибудь я и забыл, то прошу меня простить, ведь мне уже 72 года, и всё это было почти сорок лет назад. Все мои друзья-однополчане как то встретились один раз - и разoшлись. Кроме Фейгина, который общался в верхах и приобрел множество друзей, никогда не снимавших черные очки, все разошлись по своим специальностям и жизням. Я, человек скандальный, вступил в партию Херут, но быстро оттуда вышел. Мой членский билет был подписан Бегиным, а начальником отдела алии был Шамир, который только недавно пришел в политику из глубокой тени, где он делал то, о чем не говорят даже под пыткой. Эта партия была для меня слишком либеральной.

      Никто из нас не искал каких-либо благ и привилегий, мы, слава Всевышнему, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, не были Асирей Цион (узниками Сиона); ведь добровольцами идут на фронт - но не в тюрьму. Как-то мы смеялись по этому поводу с Сашей, и я ему сказал:

      - Не надо волноваться, археологи разберутся…

      Нет, мы не хотели памятников, но я был бы бесконечно рад, если бы признали мой мужественно заработанный геморрой за боевое ранение. Но в Израиле мне его вырезали, и теперь у меня больше нет доказательств. Моя жена иногда говорит:

      - Ты так смеешься, что мне хочется плакать.

      Ладно, шутки шутками, а надо кончать свои майсес (идиш- от маасим, треп). Шимон стал ведущим инженером Таасия Авирит (компании «Авиационная промышленность»), Саша многие годы плавал на корабле старшим механиком, Иосиф тоже ушел в море и стал старшим помощником капитана, Давид сдал экзамен на профессионального инженера, Боря где-то что-то строит в Израиле, ну a я, верный своей привычке влезать в неприятности, продолжал это делать многократно. Кажется, я уже говорил, что моими самыми большими удачами было то, как я выпутывался из своих неудач. Ну, скажите мне теперь, что я неудачник. На этом, как та Шахерезада, прекращаю дозволенные мне речи. Зай гезунт, идим (Будьте здоровы, евреи – идиш) или Тихью бриим (Будьте здоровы – иврит). И пусть Всевышний, который избрал нас на такой трудный путь, пошлет шалом всему народу Израиля, и хоть немного, а биселе (чуть-чуть – идиш), нефти. И скажем - амейн.

Когда началась Большая Алия?

      В израильской и зарубежной печати часто утверждают, что Большая Алия началась в 1973 году. Взгляните на прилагаемую ниже таблицу и обратите внимание на разницу выехавших в 1970 и в 1971 годах, а также вспомните, что наша забастовка «случайно» состоялась в начале 1971 года. Правда, в статье, опубликованной в газете «Едиот Ахронот» в 1981 году говорилось, что эта акция открыла ворота алии, но кто это написал, и с какой целью? Ведь мы евреи, и мы никому не верим, ни газетам, ни даже правительству, которое мы сами выбираем. Наш Исход был неожиданным для местных «большевиков» и Спасенных (так я называю тех, кто уцелел в Холокосте), которые составляли тогда политическую и деловую элиту страны. «Большевики» были немало удивлены тем, что кто-то решил оставить их вторую родину, а Спасенные просто боялись уступить своё выстраданное место новоприбывшим, более квалифицированным специалистам. Красные флаги развивались над кибуцами и общественными зданиями, и на партийных собраниях пели Интернационал. Слова, правда, мало кто помнил, поэтому, в основном, мычали, я сам это видел.

      Официальный Израиль выжидал до 1973 года. Потом они нас, конечно, бросились спасать.

      Примечание: Данные, приведенные в таблице, взяты из вебсайта с ссылкой на Центральное Статистическое Бюро Израиля: http://www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/Immigration/immigtoc.html 

      С 1968 года по 1973 «прямиков» - тех, кто из Вены отправился не в Израиль, а в другие страны - практически не было.

      Декабрь 2009 – Январь 2010 гг.