ПОЧЕМУ Я СТАЛ СИОНИСТОМ
Часть 2.
Узник Сиона Мордехай Штейн
Глава 4
Первое «крещение»
Мы баловались во дворе румынской школы на большом перерыве; шум и гам стояли неимоверные. Ко мне вдруг подошли трое старшеклассников, окружили и с издевкой спросили:
- Тебя как зовут: Мойше-Янкель или Янкель-Мойше?
Жгучий стыд захлестнул и сжал меня всего. Кровь ударила в голову. Вокруг нас стали собираться ученики. Видя, как я покраснел, они стали смеяться надо мной, и вдруг рослый Йонел - главный забияка - скомандовал:
-Fa crucea! Fa crucea! Jidanas spurkat! (Перекрестись! Перекрестись! Поганый жидёнок!)
И видя, что я вовсе не намерен креститься, они подошли вплотную и стали громко скандировать: «Перекрестись! Перекрестись!», и начали толкать меня по кругу от одного к другому. Первая мысль - убежать...но кольцо слишком плотное, не убежишь. Вторая мысль - кинуться низом, меж ног. Но вокруг нас уже образовалось большое кольцо злорадствующих учеников. Не дадут мне улизнуть.
Наших ребят как ветром сдуло. Ни одного лица вокруг. Помощи мне ждать не от кого. Я закрыл лицо руками, не желая видеть ничего.
А меня продолжают кидать от одного к другому, и, когда я падаю, меня тут же, хохоча, поднимают и продолжают играть со мною как с мячом, тыкая в меня кулаки и пинки. Сильная затрещина в затылок заставила меня очнуться. Я стал удивленно озираться. Все насторожились.
И вдруг, как в сказке, что-то захлестнуло меня, какая-то неведомая сила выправила и сковала мою спину и сжала мои кулаки, и я, как одержимый, кинулся со сжатыми кулаками на Йонела, который стоял, потрясенный переменой, и стал колотить его в живот и в лицо, и снова в живот, и снова в лицо, затем кинулся на остальных забияк, окоченевших от неожиданности, и, как в горячке, бил их исступленно кулаками и ногами, всех до единого.
Громкий крик учителя Попеску остановил меня. Я уже полностью пришел в себя и, отрывисто дыша, дико озирался. Он с укором смотрел на разбежавшихся подальше от меня учеников, затем криком велел мне поднять руки, что я не сделал, тогда он схватил меня за ухо, и повел-потащил в канцелярию к директору школы.
Меня бил дворник линейкой по рукам и по ногам, матерно и грязно ругая при всех, ставил за доской на колени на кукурузных качанах, но от меня они не услышали ни одного оха и вздоха. Это их всех здорово злило и бесило. Они не допускали такое нееврейское сопротивление - упрямое молчание и ненавистные в их сторону взгляды.
Меня исключили из школы. Мама была в отчаянии, и моему отцу пришлось хорошо подмазать кого следует в городском совете, да еще уплатить приличный штраф «за нанесение ущерба школьному имуществу», и через две недели мне разрешили вернуться в школу.
Наши ребята смотрели на меня, как на героя, улыбались навстречу мне и жали руку с поклоном, приглашая к себе домой, а все румыно-польско-немецкие ученики, увидев меня, обходили стороной и делали вид, что не замечают меня. За глаза они называли меня nebunul- сумасшедший.
Мне шел девятый год, и я учился тогда в третьем классе румынской начальной школы.
К тому времени я уже состоял, как и многие мои товарищи, в юношеской подготовительной организации «бойскаутов» - «Ха цофим» от партии «Ха шомер Ха цаир» - ведущей сионистской социалистической партии, строившей множество кибуцев и селений в будущем еврейском государстве.
После этого случая Хаим Залькович организовал из учеников нашей школы группу еврейской самообороны.
После драки.
Еврейская школьная самооборона
После упомянутой школьной драмы и её последствий - а говорили об этом случае во всем нашем городке - ребята стали называть меня Мотьке дер штейн (Мотьке-камень), по-видимому, из-за каменной твердости - или тупости, как говорили некоторые умники – которые я проявил, когда меня избивали. Особенно понравилось всем мое упорное молчание и выдержку во время экзекуции злого дворника в кабинете директора.
Спустя пару дней Хаим Залькович, сопровождаемый Руди-философом, высмотрел меня на большом перерыве, сначала издали внимательно разглядывал меня, а потом, подойдя поближе, смерил меня взглядом с ног до головы и спросил:
- Скажи правду - боялся очень, или не очень?
- Боялся очень, - ответил я.
Руди-философ улыбнулся и что-то шепнул Хаиму на ухо.
- Не жалко было гойские мордочки кулаками лупить?
- А они что - гладили по головке меня? Им совсем не жалко было меня бить.
Они оба внимательно и долго осматривали меня. Я не отвел взгляда. Хаим взглянул на Руди, затем сказал:
- Пойдешь со мной. Я собираю квуцу (группу). Согласен?
Я не стал расспрашивать и ответил, что согласен. Они повернулись и ушли.
Ко мне подошли ребята и с завистью спросили:
- Что хотел от тебя великий Хаимале?
Они завидовали мне, потому что сам Хаим великий со мной разговаривал.
Хаим был рослый парень, член сионисткой партии «Бейтар», и старше меня на 4 года. Он учился пару лет в местной йешиве, откуда его исключили за хулиганство: он смело выскакивал драться - всегда один - каждый раз, когда проходящие хулиганы кричали ешиботникам: «Убирайтесь в Палестину!». Драться он умел и никого не боялся. Он был все время на взводе. Городские хулиганы боялись его и относились к нему с почтением. Шли упорные слухи, что после избиения одного нашего школьника возле городского парка он лично предъявил ультиматум трем молодым вождям хулиганов железно-гвардейцев:
- Если побьете хотя бы еще одного нашего, мы поколотим пять ваших.
Самооборонщики.
Фройке дер лангер (Длинный Фройке)
В квуце Хаима было уже четверо самооборонщиков. Самым эаметным среди них был Фройке дер лангер. Худой, высокий, сутулый, узколобый, тупой, но страшно обидчивый и задиристый. Все время закалял кулаки «по японской системе», бия ими все, что попадало под руку. В драках с хулиганами никогда не отступал и не гнулся, отчего был всегда весь в ссадинах. Провожая после учебы наших ребят мимо парка на пару с Янкале, он всегда шел впереди группы, держа в руке приличный дрын, и, видя сборище хулиганов, всегда первый кидался на них, не дожидаясь их нападения. И если они не убегали, он дрался дрыном и кулаками зло, смело и отчаянно, крыл по-румынски грязным матом и не успокаивался, пока хулиганы не разбегались.
Я пришел на место встречи самооборонщиков, позади еврейской бани, чтобы познакомиться с новыми товарищами и получить задание. Увидев меня, Фройке сплюнул и изрек презрительно, глядя поверх моей головы:
- Я сходу даю сдачи, бью по морде без приглашения, а не жду целый день. Тоже мне вояка. Мы еще посмотрим.
Янкале дер штаркер (Янкале-крепыш)
Был Янкале низкорослым, с непомерно длинными руками, на широких плечах восседала маленькая голова на мощной шее; его прозвали так за то, что он в драках никогда не убегал, как и его напарник Фройке, которого он всегда прикрывал, и всегда выходил победителем из драки, хоть и с побитым, окровавленным носом и рваной губой. Когда становилось ясно, что драка будет, он любил кидать в сборище хулиганов кирпичи, которые тут же выдирал из ограждений парковых клумб. Безжалостен и бесстрашен был в драке.
Руди-философ
Третьим членом нашей квуцы был Руди-философ, прозванный так за спокойный и вдумчивый нрав, за склонность анализировать и разбирать всякие актуальные события - а их было много, и они были полны тревоги – а также за разработку тактики и стратегии нашей малочисленной группы самооборонщиков, исходя из наших возможностей. Перед очередной операцией Хаим всегда советовался с ним и согласовывал наши действия, что очень злило Фройке дер лангер.
В бою Руди-философ, который брал уроки бокса, был отчаянным воякой, дрался хладнокровно и осторожно, нанося сильные удары в челюсти снизу вверх. Выходил он из боя всегда цел, невредим и совершенно спокоен, и тут же начинал осматривать своих «солдат», оказывая нужную помощь раненым.
Бузю дер гибер (Бузю-герой)
Четвертым членом нашей группы был известный бейтарист - высокий, стройный и сильный Бузю. Внешне всегда спокойный и улыбающийся, но отчаянный и вспыльчивый. В нем всегда кипела юная страсть к действию, и не раз, провожая ребят мимо городского парка, он один выходил против целой кодлы забияк, сходу набирая высокую скорость, и не успокаивался, пока хулиганы не разбегались. Был он ужасный ревнитель всего еврейского - не дай Бог при нем оскорбить известного какого еврея или обматерить еврейскую синагогу и веру, что всегда делали румынские ученики, которые материли всех богов и святых на свете - чужих и своих - не щадя никого. Хаим про него говорил:
- Он один стоит всех вас. С ним я готов идти в огонь и в воду.
Мы охраняем город
В городе постоянно шлялась стая пригородных хулиганов, главарями их были члены «гвардии», сынки гарнизонных офицеров и городского начальства, и они постоянно высматривали, как бы напакостить jidanam (жидам) - опрокинуть лотки на базаре, сорвать у магазинов вывешенный товар, плевать в сторону проходящих евреев и обругать их, или просто искали подходящего еврея, которому можно было задешево морду набить.
В свободное от учебы время мы по очереди провожали ребят мимо парка, охраняли старух и их убогое барахло на базаре, по субботам дежурили возле синагог, не давая сельским забиякам приблизиться и кидать камни в молящихся, дежурили и крутились по городу, провожали стариков с молебна домой, охраняли фланги скорбящих, медленно идущих за гробом на кладбище, по женским дням караулили у еврейской бани, отгоняя подглядывающих цыганят, живущих в шатрах за оврагом, и ворующих курей, коз, коней и все, что можно украсть.
По совету Руди-философа, в тревожные дни аншлюса мы, осторожно озираясь, всей пятеркой твердо шагали по нашему городу, за нами тянулся хвост городских ребятишек, нас громко, по-сионистски приветствовали горожане: «Хазак вэ амац!» («Бодритесь!Держитесь!), а хулиганский бездельный сброд, увидев нас, исчезал. Даже городские полицейские, заметив нашу пятерку, делали вид, что не замечают нас. Они знали, что мы не «красные», и не опасались нас. Они боялись и свирепели только, завидев «красных», которые иногда выходили демонстрировать солидарность во время красных праздников, и тут же пускали в ход свои тяжелые дубинки.
Сионистские организации в дни еврейских праздников часто устраивали красочные шествия по городу с национальными флагами, гордо поднятыми ввысь, на радость горожан, что с гордостью и обожанием глядели на это отрадное зрелище: празднично одетой еврейской молодежи, смело и гордо шагающей в ногу и поющей халуцианские и израильские марши. Но когда колонна проходила, взоры людей становились грустными, задумчивыми, и глаза их увлажнялись...
Впереди колоны всегда шествовали руководители организаций, а меж ними гордо вышагивали Хаим Залькович и Руди-философ, задача которых была зорко осматривать скопившихся на тротуарах людей. Заметив что-нибудь необычное, они тут же сигнализировали шедшим по обочинам своим «солдатам», и те кидались туда оценивать обстановку.
Румынские власти терпимо и доброжелательно относились к этим демонстрациям, зная очень хорошо, что они символизируют, и видели в них очень даже выгодное для Румынии развитие планов мирного и бескровного решения «еврейского вопроса» в ближайшем будущем. «Пусть они себе демонстрируют свою идею и программу, главное - чтобы поскорее убрались в свою Палестину». Полицейские, на отраду горожанам и демонстрантам, незаметно вытягивались смирно в честь высоко поднятым еврейским бело-голубым флагам.
Самым опасным и ненавистным для властей была демонстрация «красных». Боялись они этого, как огня.
Когда горсточка «красных» демонстрантов выходила в город отмечать Первое мая или Октябрьскую революцию, полиция дубинками беспощадно разгоняла их, затем хватала упрямых смельчаков и в подвале комендатуры ломала им пальцы и выворачивала руки-ноги...
Родителям приходилось жирно подмазывать полицейских маклеров, чтоб поскорее освободили без суда и последствий «красных» сынков своих.
Глава 5
Судьба самооборонщиков
Великий Хаймале.
Приехав в Израиль, я узнал судьбу некоторых наших смельчаков.
Хаима Зальковича с семьей в 1941 году румынские нацисты пешком угнали в Транснистрию. Работал он на разных тяжелых работах в ближних селах. Едва протянул первые два года. В 1943 году немцы забрали его на строительство мостов и укреплений в городе Николаев на Украине. Он сбежал оттуда и лесами долго пробирался к партизанам. Вместе с ними освобождал Украину. Очутившись в родном краю, ушел в Румынию. В 1946 году уплыл в Палестину с группой транснистровских детей. Приехав в Хайфу, нашел друзей и ушел в «Эцель». Принимал участие в операциях «Эцеля» и за храбрость был особо отмечен. В 1948 году, в Войне за независимость, принимал участие в тяжелых боях за освобождение Рош-Пина и погиб в неравном бою. На военном кладбище в Рош-Пина, в дорогой для него земле Эрец Исраэль, смелый и бесстрашный боец еврейского национального возрождения Хаим Залькович нашел свой вечный покой.
Мы никогда тебя не забудем, дорогой наш Хаймале.
Фройке дер лангер
По рассказам старого Гирша, пеший поход евреев в Транснистрию был похож на инопланетное, нереальное, абсурдное зрелище: люди тянулись из последних сил под улюлюканье, плевки и проклятия крестьянского населения; отстающих и падающих от усталости людей румынские жандармы подгоняли, избивали, а потом и расстреливали. В течение двух месяцев долгого мучительного похода Фройке, обвешанный узлами и чемоданами, шагал согнутый поперек всей Бессарабии, помогая немощным евреям добираться до так называемых лагерей Транснистрии - прогнившие и заброшенные хлевы для свиней и коров бывших колхозов Заднестровья. В лагере Фройке собирал скотский помет, сушил его и топил старикам зимой сложенные им же печи. В 1943 году Руди переправил его к партизанам. По слухам, Фройке был отличным партизанским разведчиком, и, зная язык, самых ценных немецких “языков” приволакивал он. Самым тяжелым для него было не растерзать “языка” по дороге на базу, а доставить его живым и здоровым в штаб.
Не вернулся Фройке домой, и в Израиле его не оказалось. По рассказу очевидца, погиб наш храбрый Фройке, подрывая немецкий эшелон со многими солдатами, стоя во весь свой рост и по-румынски грязно матеря подъезжающий эшелон. Когда паровоз слетел в глубокий овраг, потащив за собою состав вагонов, разорванный Фройке с удовлетворением закрыл глаза.
Останься он жив, наверняка изрек бы презрительно:
- Вот так воевать надо! Бить их надо, не дожидаясь приглашения!
Фройке достойно жил и геройски погиб.
Вечная память храброму воину!
Янкале дер штаркер
С началом войны Советы второпях отступили. Трое суток бесчинствовали пьяные румынские «освободители», расстреливая евреев, грабя их имущество и насилуя женщин. Янкале застрелили румынские солдаты среди бела дня на центральной улице города в первый-же день их возвращения. По рассказу очевидца, не мог он усидеть дома, прячась в подвале, когда на улице убивают евреев. Он вышел и смело, как когда-то, зашагал в центр города. Прямо и гордо шагающего крепыша-парня пьяные солдаты поначалу не опознали, а, учуяв в нем еврея, не веря своим глазам наглости этого молодого jidana, окружили его и стали избивать прикладами винтовок. Янкале извивался и оборонялся. Вдруг ловко выхватил у кого-то из них винтовку и стал бить оторопевших солдат. Тогда они начали в него стрелять и стреляли без остановки до последнего патрона.
Его изрешеченное тело покоится в братской могиле 385-и евреев нашего города, убитых в первые три дня возвращения румынской «освободительной» армии. Не сообразил Янкале уйти в подполье и сражаться с нацистами по настоящему.
Вечная память безумно храброму еврейскому парню!
Руди-философ
Евреев города Сторожинца румынские нацисты осенью 1941 года погнали пешком в лагеря Транснистрии. В дороге жандармы пристрелили больного дядю Элика, жену его Риту, её родителей и почти всю семью Кацман - родственников Руди. Эта сюрреалистическая картина врезалась в память Руди, побудив в нем неодолимое желание отомстить разбойникам.
В 1942 году Руди организовал группу связи с красными партизанами, оказывая им всяческую помощь, снабжая их продовольствием и приводя к ним новых бойцов, а после смелых операций партизан по подрыву мостов и железнодорожных путей укрывал их в самом лагере. Когда немцы и румыны, наконец, раскрыли эту хитрую и смелую, чисто еврейскую комбинацию, они схватили Руди и пытали его страшным образом, но Руди выдержал пытки и своих товарищей не выдал. Они успели уйти к партизанам, устроив на прощанье пожар в румыно-немецкой комендатуре и унеся оттуда оружие и продовольствие.
Румыны прилюдно повесили Руди в лагере и не разрешили снимать его изувеченное тело. Уже стоя с петлей на шее, безглазый и безъязыкий Руди прохрипел «Интернационал» и «Хатикву».
Его торжественно, с воинскими почестями, одетого в офицерскую форму, с орденом Красного Знамени на груди, похоронили партизаны и советские передовые части, освободившие Транснистрию. Политруки и командиры, хваля его смекалку и мужество, держали речи в его честь, а взвод солдат отсалютовал ему залпами в воздух.
Вечная память тебе, дорогой наш воин.
Образ твой живет в наших сердцах.
Бузю дер гибер
Осенью 1975 года меня взяли в милуим (резервистскую службу) и послали охранять автобусную станцию Беэр-Шэвы. Прохаживаясь по станции, я вдруг почувствовал сильный удар в плечо. Схватившись за “узи” и повернувшись мигом, я попал в медвежьи объятья высокого, необъятного мужчины, на лице которого от уха до уха ширилась ребяческая, жуликоватая улыбка. Не сразу распознал я в располневшем и постаревшем великане нашего друга Бузю.
- Мотьке!!! - заорал он на всю станцию, тиская и целуя меня, смеясь и плача.
- Ну и мамзер же ты, такой-сякой.Да ты же совсем жив!!! - и прижимал меня к себе, и бил меня в грудь так, что я едва удерживался на ногах.
- Я же слышал, что тебя Сталин прикончил где-то в Сибири...
С началом войны Бузю побежал в военкомат, прибавил себе пару лет для верности и в тот же день ушел с частями на войну. Задерживали боем на водных рубежах быстрое продвижение превосходящих сил немцев, потери были большие, едва успевали отходить все дальше на восток. У Днепра они попали в окружение, из которого, темной июльской ночью, Бузю, во главе группы солдат, удачно ушел от немцев. Воевал под Киевом, едва унес ноги от нового окружения, унося заодно с собою свой пулемет. В боях под Харьковом его ранило, и только зажила рана на ноге, он снова вернулся на фронт, скрывая, что он «западник». Геройски воевал на подступах к Сталинграду вплоть до великой победы – окружения, разгрома и пленения немецкой армии Паулюса. В 1943 году, в тяжелых боях на Курской дуге, гвардии старшего лейтенанта Бориса, командира пулеметного взвода, тяжело ранило, и для него война закончилась. По окончании войны Бузю женился на польской еврейке, и они вместе уехали в Польшу, а оттуда во Францию, где жила сестра его жены. Ко дню нашей встречи у него уже было четверо детей. В Беэр-Шэву Бузю приехал с группой туристов, и наша получасовая встреча очень взволновала его - он все время плакал, смеялся, обнимал и хлопал меня по спине и гремел на всю станцию:
- Мотькеее!! Мерзавец такой-сякой…
К сожалению, у нас не наладилась регулярная связь. Прощаясь, он сказал:
- Мне нельзя волноваться. Сердце, понимаешь?
Дорогой земляк Бузю, от всей души желаю здоровья тебе и твоей семье.
Мотьке дер штейн - пару слов о себе.
Приход к нам советской власти в июне 1940 году вывернул наизнанку всю нашу жизнь. Мою “буржуазно-националистическую” семью сперва выселили из национализированного властями дома, а перед войною - 13 июня 1941 г. - выслали в Сибирь. Я работал в колхозе на разных работах, затем был мобилизован в 1942 году в труд-армию. Строил аэродромы, железнодорожные станции и пути, мосты, автострады, рыл котлованы под будущие заводы, работал в шахтах Прокопьевска, десятки раз бежал с каторжных работ и с бездомной шантрапой “гулял” по Сибири, ловили меня и снова отправляли на работы. В 1944 году я осел в Новосибирске, в школе Ф.З.У., где стал электриком и работал на военном заводе. В 1945 году уехал в Актюбинск, к своей семье, а в 1946 сбежал из места ссылки и на крышах вагонов, вместе с массой бездомных людей вернулся в свой родной город, чтобы выехать в Румынию, а оттуда в Палестину с теми, кто пережил лагеря в Транснистрии; но границу закрыли за две недели до моего приезда.
Летом 1947 года я пытался перейти границу, но был арестован и осужден к 3-м годам лишения свободы. Снова Сибирь, Тайшетские лагеря. В 1951 году вернулся на Буковину, работал электриком. В августе 1958 года я женился, а в сентябре того же года арестован и осужден к 10 годам лишения свободы за «сионистскую антигосударственную подрывную деятельность». Был отправлен в лагерь строгого режима 385/10 в Мордовии. После моей жалобы Генеральному прокурору и по его протесту в Коллегию Верховного суда Украины мне сократили срок, и в 1951 году я вернулся в Черновцы. Работал электриком.
В октябре 1969 года мы приехали в Израиль. Мои румыно-советские мытарства закончились. После этого работал в авиапромышленности. У меня два отличных сына и прекрасные внуки.
Ришон-ле-Цион
12.06.2005
|
